Вспомнив о словах одинокого рыбака, я· поинтересовался, прибыла ли в Тивериаду труппа бродячих артистов.
– Не знаю такой, – покачал он головой, – Если князь не оплачивает их представлений, то тогда сложно найти благодетеля, который взял бы на себя все расходы! Здесь театр не пользуется таким народным признанием, как в цивилизованных странах!
Вскоре он вместе с Хузой начал собираться домой; я проводил их во двор, где они сели в носилки, и весьма любезно распрощался с ними, полагая, что расположение столь знатных людей принесет мне пользу. Врач князя решил воспользоваться моментом и пройтись по курорту, чтобы урвать немного денег. После их ухода Клавдия Прокула позвала меня к себе.
– Есть ли какие новости от Магдалины? – спросила она слабым голосом, опустив голову на руки – Что она просила мне передать?
– Необходимо подождать – ответил я – Похоже, никому не известно больше того, что мы уже знаем.
– Мне говорили, что близ Найма видели человека, похожего на Иисуса, но он исчез еще до того, как смиренные душой смогли с ним встретиться.
– Возможно, у свидетелей этой встречи есть причина не говорить о ней, – заметил я.
Клавдия Прокула тихо промолвила:
– Предпринимая это опасное путешествие, я надеялась, что мое излечение даст ему прекрасную возможность обрести известность после своего воскресения. Почему же он не является мне? Ничто не мешает ему сделать это, если он способен проникать через закрытые двери! Я ничуть бы его не испугалась! Каждую ночь меня мучают кошмары! Это ожидание начинает мне надоедать! Конечно, серные ванны приносят какое-то облегчение, однако сейчас меня заботит то, что мне одеть, чтобы появиться на бегах; несмотря на все свои богатства, Понтий Пилат довольно скуп, возможно, это результат весьма скромного происхождения: знаешь ли ты, что его мать была варваркой из северной части Британии, где люди едят торф?
– Я шепнула о твоем затруднительном положении Хузе, – сказала Жанна – Он считает, что князь, по крайней мере, обязан тебе шелковым платьем, если ты почтишь бега своим присутствием.
– Но если только он пришлет мне какую-то старую тряпку Иродиады, я приму это как оскорбление, так что, надеюсь, ты ясно высказалась на этот счет, – продолжала Клавдия тоном крайнего раздражения, – Помимо того что я наотрез отказываюсь принять что бы то ни было из вещей этой иудейской проститутки, я требую, чтобы его подарок был сделан из средств казны, предназначенных на международные расходы.
Затем, обернувшись ко мне, она прибавила вместо объяснения:
– О Марк, ты же знаешь меня – я вовсе не тщеславна! Я меланхоличная женщина, обожающая прежде всего одиночество. Однако, если мне предстоит появиться на людях, я должна быть одета в соответствии с положением, занимаемым моим мужем, хотя бы для поддержания престижа Римской империи. Мужчинам трудно это понять.