Его речи были жалобными, и мысли перескакивали с одного предмета на другой.
– Ты разговаривал с ним на горе? – спросил я.
– Как я посмел бы что-то сказать ему? – спросил он, и глаза его от удивления расширились – Мне достаточно было увидеть его!
– Одиннадцатеро ничего и слышать обо мне не хотят! – признался я – А Петр запретил мне даже о нем говорить, потому что я римлянин.
– Когда они достигнут моего возраста и выстрадают столько, сколько выстрадал я, они станут лучше разбираться во всем, – успокоил он меня. – Ведь они всего лишь люди, а значит далеки до совершенства; однако простые люди с ограниченным умом делают меньше зла, чем те, кому разум и амбиции позволили занять ответственное место в обществе. Я был бы счастлив, если бы они полностью не исковеркали наследство Иисуса. В любом случае, если судьба царства находится только в руках этих одиннадцати человек, мы ничего не сможем поделать, остается лишь надеяться, что возложенная на них миссия образумит и возвеличит их, как это уже случалось в прежние времена. Лучше уж пусть будет так, чем если бы его наследство оказалось в руках сварливых скриб!
– А что значит для тебя это наследство? – отважился я спросить.
Сами того не замечая, мы принялись вместе расхаживать по форуму, словно софисты, которые ведут дискуссию, а Мирина тем временем присела отдохнуть на городской указатель мили. Симон Киринейский остановился, взглянул на меня и в знак бессилия опустил поднятую руку.
– Если бы я мог все знать раньше! – жалобно произнес он – За то время, пока мы ждали, мне многое рассказали о его учении, и я тут же пожелал, чтобы все это оказалось лишь болтовней одинокого пророка: его собственная мать и братья считали его умалишенным и после двух первых проповедей в Галилее безуспешно пытались вернуть его домой. К праведникам он был слишком безжалостен, а к грешникам – слишком снисходителен! Некоторые из мудрецов даже полагали, что он совершает свои чудеса при помощи древнего духа зла, именуемого Бельял. Он совершенно не заботился о том, что говорил: иногда утверждал одно, иногда – другое, и те, кто слушал его, рассказывали, что в течение одного дня его высказывания сильно противоречили друг другу! Можешь себе представить, какой удар меня постиг, когда я увидел живым человека, чей крест на собственных плечах донес до Голгофы!
Крепко сжав руки, он продолжал:
– Он говорил: «Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим». Эти слова мне совершенно ясны, но я с ними никак не могу согласиться! Неужели я должен простить все долги Ироду Антипасу? Каждый раз, когда он бывает в Иерусалиме, он присылает ко мне своего интенданта Хузу, чтобы одолжить денег; по правде говоря, я никогда не питал надежд вернуть их, и речь даже не идет о значительных суммах – скорее это можно рассматривать как скрытую взятку: мне не хотелось бы, чтобы он расстроил мои дела в Перее и Галилее. А теперь мне начинает казаться, что я должен прийти к князю и простить ему все долги не только на словах, но и от чистого сердца. А мне хорошо известно, что он издевался над Иисусом, перед тем как тот был распят. Конечно, благодаря его хлопотам мне удалось сделать несколько выгодных приобретений у разорившихся галилеян, однако я простил им их долги, а ведь мысль о том, чтобы собрать их наделы в одно сравнительно большое имение и передать его моему сыну Руфию, была мне так мила! Однако я сжалился над ними. Я вовсе не хвалюсь этим поступком, потому что сам Иисус говорил, что левая рука не должна знать того, что делает правая, тем более в чужих краях, однако хотел спросить у тебя совета. Разве не было бы более справедливым заставить князя вернуть долги, а затем раздать эти деньги обездоленным, чем просто-напросто забыть о них?