— Помогай бог. Дальше кровной земли не уйдешь. Что на фронтах слышно?
Под стук колес Метелин рассказал то немногое, что было ему известно: немец завяз на Волге. На Кавказе у него тоже неустойка. Ленинград стоит неприступной скалой. Словом, от летне-осенней кампании у Гитлера одни потрохи остались.
На востоке ночное небо неожиданно вспороли огненные полосы. Они озарили темный небосвод, колеблясь и слегка перемещаясь, щупали набухшие тучи, потом соединились в единый пучок над еле заметной движущейся точкой.
В развилку прожекторов попал один из наших самолетов. Какое-то мгновение он сверкал в голубом сиянии, потом камнем упал вниз, выскользнул из лучей. Однако цепкие лучи вскоре снова схватили его. Самолет кувыркнулся, завертелся штопором. «Маневрирует, уйдет, — обрадовался Метелин, — непременно уйдет!» Но Семен ошибся: самолет вспыхнул факелом, с бешеной скоростью устремился к земле, к своей гибели.
— Накрыли бедолагу, — Петр Петрович снял кепку, вытер со лба пот. — О, сколько их здесь полегло! К мосту опять не прорвались. Будь он проклят! Этот мост — бельмо у нашего командования. А взять не возьмут — ни с земли, ни с воздуха не подступишься!
— Для нас этот мост хуже бельма, — подтвердил Семен. — Он силы немцам добавляет.
— Вместе с паровозом взорвал бы его. А невозможно! Фрицы днем и ночью начеку. При переезде через мост каждый вагон проверяют: нет ли где мины. Паровоз сопровождает патруль. Под дулом автомата работаем. Вот какие строгости. Не думай, что стремлюсь от тебя, сынок, избавиться. А только через мост на паровозе тебе нельзя. Засыплешься в два счета.
— Мне на ту сторону не требуется. А мост… Что ж, мост? Не вечно ему стоять.
Старик выразительно посмотрел на тюк, который принес Метелин, но ничего не спросил. Только высаживая Семена возле Заречной, сказал:
— В добрый час, сынок!
Ежась от сырого, пронизывающего ветра, Семен направился в сторону от железнодорожного полотна, в степь. Путь его лежал вверх по течению реки.
Перебрасывая с плеча на плечо узел, Метелин напрямик пересекал вспаханное поле, с трудом вытаскивая ноги из разбухшей, по-осеннему загустевшей земли. Через час выбрался на жнивье, зашагал веселее.
К рассвету пригорки, холмушки, ржавые стебли конского щавеля, черные скелеты татарника подернулись кружевным инеем. Бездомным, никому не нужным перекати-полем почувствовал себя Семен в этой черной, унылой степи. Надо отсидеться: маячить днем небезопасно.
Заметив скирду, направился к ней. Положил на солому тюк, огляделся. Пустынно, даже птицы, казалось, покинули эти места. Разбив лед, напился из прошлогодней борозды. Проделав в скирде нору, втащил туда узел, скорчившись, вполз сам. Усталость сморила — сразу уснул…