Конрад Баркер громко объявил номер Принцессы Мары, и публика взорвалась аплодисментами. Под звук барабанов она взобралась к Лобо на плечи, и счастливая улыбка появилась на ее лице, когда его осветил яркий луч прожектора. Она помахала рукой зрителям, а Лобо медленнее, чем обычно, понес ее по арене к белому канату, по которому ей предстояло взобраться под самый купол.
Когда она скинула бархатную накидку, послышались радостные возгласы публики, сменившиеся тишиной ожидания. И Мара полезла вверх, через каждые два-три фута посылая публике воздушные поцелуи. Она делала все это машинально, механически, без обычной безумной радости, которую всегда испытывала, оказавшись на двадцать минут полностью во власти зрителей.
Достигнув колец, она принялась делать обычные, хорошо заученные упражнения. Она знала, что не в лучшей форме сегодня, и все же нельзя было разочаровывать зрителей.
И вот настало время бланшей.
Обычно она заигрывала с публикой, делая разные ужимки, улыбаясь и раз или два начиная «понарошку», но сегодня она сразу приступила к настоящим бланшам. И боль от веревки доставляла ей неизъяснимое удовольствие.
«Это для тебя, Джоко», — шептала она, вскидывая тело вверх, затем вниз и совершая наконец полный оборот.
Обычно она делала не больше тридцати пяти упражнений, но сегодня скорбь и злоба мутили ее разум. Ей не хотелось кончать это бешеное вращение.
Зрители понимали, что на их глазах происходит нечто необыкновенное, и считали:
— Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят…
Но она все не останавливалась, не обращая внимания на острую боль в плечах и запястьях.
Снизу за ней следили сотни глаз. Она уже слышала, как мистер Сэм кричит ей:
— Мара, хватит! Довольно!
Но ничто не могло остановить Мару. Именно сегодня она должна поставить рекорд — сделать это в честь Джоко. И она сделает это в день его смерти, в память о нем!
Через несколько дней цирк уедет отсюда, а его маленькое тельце останется лежать здесь, в этой земле. И Джоко забудут. Пройдет совсем немного времени — и как будто его никогда и не было на свете. А этого Мара пережить не могла.
Но если сегодня вечером она побьет рекорд по бланшам, поставленный в 1924 году Лилиан Лей-цель, ее успех будет навсегда ассоциироваться с днем смерти Джоко. А она должна сделать все, чтобы о Джоко помнили.
— Сто сорок… сто сорок один…
Перед лицом Мары мелькали лица, воспоминания. Как она познакомилась с Джоко и как он пригласил ее с собой пообедать… как он свернулся однажды клубочком, пряча у нее на груди свое лицо… как он рассказывал ее маленькой дочурке длинную-предлинную сказку о принцессе с огненно-рыжими волосами…