Чернов с досадой повернулся к Железнякову:
— Что, товарищ матрос, вам надо?
— Закругляйся! — и Железняков сплюнул шелуху.
— Как вы смеете! — возмутился Чернов. Он подбежал к трибуне и, обращаясь к залу, крикнул: — Вы теперь убедились, что большевики творят насилие над народными представителями?
Железняков, вдруг свирепея, заорал ему в лицо:
— Ты не «представитель»! Ты — просто сволочь! Дерьмо собачье! Пошел вон!
Матросы направили дула ружей на депутатов.
В зале началась паника. Все бросились к выходу, забывая вещи и портфели. Чернов, внешне пытаясь сохранять достоинство, под насмешливым взглядом Железнякова сошел со сцены, даже не взяв бумаги. Вслед ему донесся презрительный голос Железнякова:
— «Представители», мать вашу! Караул устал слушать болтовню!
Часы показывали 4.40.
Учредительное собрание — мечта нескольких поколений русских людей, — не успев родиться, перестало существовать.
«И ВСЯКОЕ ДЕЯНИЕ — СРАМ И МЕРЗОСТЬ»
1
Над Москвой златоглавой словно черный ворон крылом взмахнул: все стало серо, бесцветно, погребально-печально. Не было слышно смеха, разговоры сделались тихо-сдержанными. Даже детишки, кажется, перестали играть и улыбаться. Зато город наводнили солдаты-дезертиры. Они целыми днями слонялись по улицам, лузгали семечки, торчали возле кучек митингующих. Где и чем они жили — осталось загадкой.
Бунин не часто выходил из дома. Лишь иногда заглядывал в «Книгоиздательство писателей», бывал на заседаниях «Среды» у Телешова, прогуливался по улицам, острым приметливым глазом наблюдая картинки революционной действительности.
Вернувшись домой, усаживался за письменный стол и заносил в дневник:
«О Брюсове: все левеет, «почти уже форменный большевик». Не удивительно. В 1904 году превозносил самодержавие, требовал (совсем Тютчев!) немедленного взятия Константинополя. В 1905 появился с «Кинжалом» в «Борьбе» Горького. С начала войны с немцами стал ура-патриотом. Теперь большевик» (7 января).
Отметим, что «с первого февраля приказали быть новому стилю. Так что по-ихнему нынче уже восемнадцатое» (запись сделана 5 февраля 1918 года).
И далее: «Вчера был на собрании «Среды». Много было «молодых». Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, хотя все время с какой-то хамской независимостью, щеголявший стоеросовой прямотой суждений, был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник.
Читали Эренбург, Вера Инбер. Саша Койранский сказал про них:
Завывает Эренбург,
Жадно ловит Инбер клич его, —