— Тпру, окаянная! Куды тебя несет?
Вера Николаевна вцепилась в руку мужа. Возле углового дома упала старуха, уронив кошелку, разметав в стороны руки. Но поднялась, заковыляла к ближайшему подъезду.
Миновали Мясницкие ворота.
Споро спустившись со Сретенской горки, извозчик притормозил. На Трубной площади, в народе прозванной Трубой, стояла густая толпа. Это был народ разных званий и возрастов, но преобладали плохо одетые люди рабочего вида, толкавшиеся без дела.
Труба годами служила птичьим базаром.
Бунин повернул лицо к жене:
— «Люди на Трубе копошатся, как раки в решете». Это Чехов сказал. До чего же точно!
Вера Николаевна удивилась:
— Надо же! Бунина чуть бомбой не прихлопнуло, а в нем художник не умолкает.
Оба вдруг улыбнулись.
— Это, Вера, до конца жизни! Чем труднее положение, тем больше обостряется восприятие, за собой словно со стороны наблюдаю. Кстати, это качество сильно было развито у Толстого. Думаю, это одна из причин, почему он не ведал страха.
— Как и ты!
— Даже сравнивать — грех! Он один такой — сияющая горная вершина. Но мы с тобой хороши — в такие минуты затеяли литературные диспуты. Нашли время!
Извозчик остановился. Дорогу преградила толпа, слушавшая почтенного господина с густой, окладистой бородой, похожего на купца. Поворачиваясь влево и вправо, он убежденно говорил:
— Социалисты действуют на германские деньги! Ихний гайзер сто пудов золота дал. Вот российский престол и низвергнули. Теперя перестреляют сто тысяч православных, а из церквей все иконы вынесут. Поругание начнется… Ровно на 77 лет!
Старуха в древнем рыжем салопе, внимательно слушавшая купца, заголосила:
— Матушка Царица небесная, спаси и сохрани от извергов!
Проходивший мимо белокурый человек лет тридцати, в студенческой фуражке, в хорошей суконной шинели, с громадным дымчатым шарфом вокруг шеи, поправил пенсне и, презрительно посмотрев на купца-оратора, сквозь зубы процедил:
— А в пятом году тоже кайзер помогал? Привыкли виновных на стороне искать.
— Ты, студент, не лайся! — вступила в разговор толстая баба, перехваченная крест-накрест цветной шалью, державшая в руках хозяйственную корзину. — От вас, смутьянов, все беспокойство. Митинги, паразиты, устраивали!
— Пороть чаще их надо, этих стюдентов, — заметил извозчик, умело направляя сквозь толпу лошадь.
К Бунину подскочил мальчишка в кособоком картузе.
— Дяденька, купи патроны. — Он шел за коляской, протягивая разнокалиберные ружейные и снарядные гильзы. — За семик все отдам.
Извозчик поднял кнут:
— Я тебе, шельмец, сейчас такой семик дам, что до морковкина заговенья будешь помнить. Не беспокой барина!