В университете положение продолжало оставаться напряженным. Решения, принятые студенческим конгрессом, разумеется, не проводились в жизнь. Ректорат старался утопить в Лете все свои обещания, а министерство просвещения пыталось доказать свою демократичность в основном болтовней своих руководителей или какими-нибудь пустяковыми мерами.
Так, в конце 1923 года, чтобы продемонстрировать заинтересованность правительства в студенческих делах, в университет были назначены два специальных инспектора министерства — бывшие школьные инспектора.
Когда эти новоиспеченные «просветители» появились на «Холме», Мелья собрал товарищей по факультету. Ребята закатали брюки выше колен и с пением детской песенки ворвались в ректорат, приведя в замешательство всех секретарш и служащих. А когда появились разъяренные инспектора, студенты хором стали просить разрешения сходить «на двор».
Их вытолкали вон, и они сразу же разбежались по факультетам и рассказали всем остальным товарищам. Смех на «Холме» не прекращался несколько дней.
Хулио ненавидел продажную администрацию президента Сайяса. Всех этих ректоров, профессоров, докторов, инспекторов, всех, кто в своем подавляющем большинстве когда-то окончил Гаванский университет, прошел через «горнило студенческого бунтарства», но с годами «остепенился», превратившись в выдержанного и самодовольного буржуа, обремененного солидным положением в обществе. Некоторые из них любили говорить: «Мы тоже были молодыми, тоже бунтовали». Хулио приходил в ярость от этих слов. Выходило, что и он должен был в недалеком будущем превратиться в подобного им пустобреха и фарисея. Ну нет, не дождутся они этого! И он обрушился на своих врагов статьей «Интеллигенты и тартюфы».
«Свобода. Равенство. Братство. Родина, Право, — писал Мелья в мае 1924 года. — Сегодня это только красивые слова, хотя вчера они выражали великие идеи. Сегодня свобода — это разрешение одной касты угнетать другие. Равенство — это смертельные объятия людей, уничтожающих друг друга в братоубийственных войнах. Братство — товарищество несчастных, угнетенных одним и тем же хозяином. Родина — сад, в котором немногие питаются его плодами, хотя и возделывают их. Право — средство защиты покоя сильных после того, как они удовлетворят свои аппетиты».
Он писал, что на смену хвастуну-дворянину, плуту-священнику, хозяину-зверю пришел интеллигент-лицемер. Он вобрал в себя все отрицательное, что было в прошлом. Его ум и подготовка позволяют ему лицемерить с большим искусством.
Он обрушился на интеллигентов, предающих интересы общества с такой же легкостью, как проститутка продается за деньги. Таких интеллигентов, по его словам, надо называть только Тартюфами — они недостойны уважения.