18 дней голодовки Мельи подлили масла в огонь: поднялись городские жители. И не только студенты, но и рабочие, служащие, интеллигенты. Коммунистическая партия и только что созданная Федерация трудящихся Кубы организовали широкое движение протеста, которое было поддержано не только на самой Кубе, но и за рубежом Борьба за освобождение Мельи сплотила различные слои населения Кубы и помогла коммунистам и Федерации трудящихся в их борьбе против ненавистного режима.
Силы возвращались медленно. Он потерял 35 фунтов веса и все запасы глюкагона. «Он съел самого себя», как сказал один из врачей.
Неусыпный Альдерегиа строго следил за тем, чтобы рацион питания рос в незначительных пропорциях. И, разумеется, при этом заставлял глотать лекарства и витамины.
Прошло рождество. За ним и день Волхов — праздник детворы. Каждый день в доме бывали знакомые и друзья. Приходил несколько раз Альфредо Лопес. Он был необычайно бледен и сильно похудел. Нервно постукивал носком ботинка о ножку стола и говорил мало и отрывочными фразами.
Разумеется, каждый день бывал Рубен. Иногда он уходил на кухню или в соседнюю комнату и о чем-то разговаривал приглушенным голосом с Оливин или Альдерегиа.
Дней через пять, когда Хулио начал выходить на улицу, ему передали содержание этих разговоров. Из верных источников друзья узнали, что ему грозила опасность снова угодить в тюрьму или даже быть убитым.
Полиция Мачадо продолжала следить за ним. Ей нужен был повод для того, чтобы снова засадить его за решетку, хотя освобождение под залог все равно влекло за собой последующее судебное разбирательство, которое наверняка окончилось бы тюрьмой.
Уговорить Мелью покинуть Кубу стоило большого труда. Первое время он не хотел и слышать об этом. Но в конце концов он сдался убежденный силой аргументов.
Отъезд был назначен между 15 и 20 января. Друзья спешили, надо было скрыться как можно скорее и незаметнее. Договорились, что он уедет один на каком-нибудь грузовом пароходе, предпочтительно иностранном, из любого порта, но только не из Гаваны. Оливин должна была приехать к нему позже. Но куда ехать? Одни уговаривали — в Мексику, другие советовали в одну из стран Центральной Америки, третьи говорили: «Не ломай себе голову, даже Марти жил в Штатах, езжай в Нью-Йорк», а сам Хулио иногда думал, а что, если взять да отправиться в Россию… Эта мысль казалась ему несбыточной. Вдруг он, Хулио Антонио, шагает по Москве, по Красной площади… Мавзолей Ленина… Первым делом он придет на эту площадь… Москва в мечтах казалась ему знакомой, близкой… Но все пока оставалось мечтой.