«…Никогда еще ни один ректор не подавал в суд на студента, чтобы отомстить ему за ничтожный проступок.
В чем же вы обвиняете меня?
В том, что я вошел в здание университета без вашего разрешения. Ну что ж, я это сделал, не спросив у вас разрешения. Но мне приказали прийти туда две тысячи студентов, которые хотели выслушать правду о всех вас.
В тот день вам не удалось запретить мое выступление. Студенты не дали вам говорить до тех пор, пока они сами этого не захотели. И тогда вы дали «честное слово», выступая перед ними, что меня не будут больше в чем-либо обвинять.
Но, несмотря на «честное слово», вы подали на меня в суд».
А что, если остаться и принять вызов? За спиной стояла Оливин. Он знал, что она догадывается о его мыслях. Остаться? Принять вызов… Нет, теперь и голодовка не поможет, они быстро расправятся с ним. Последнее время этот «тропический Муссолини» быстро и просто умерщвляет своих противников. А бороться можно и в изгнании.
«…Вам мало моего исключения, вы хотите снова засадить меня в тюрьму… Вы не ректор Национального университета, а полицейский инспектор, который хочет силой насадить в культурном центре железную дисциплину.
Назло вам желаю расцвета университетской революции».
Оливин молчала. Он встал и подошел к ней:
— Перешли, пожалуйста, это письмо. Надо собираться, скоро придет Густаво.
Сумерки наступили раньше обычного, так как небо с утра затянулось тучами. Хулио был уже одет, когда пришел Альдерегиа. Без долгих проволочек они попрощались с Оливин и спустились в ожидавшую их машину.
Южный поезд готов был уже отойти от перрона, когда доктор и Хулио с документами на имя Хуана Лопеса разместились на своих местах.
В дороге почти не разговаривали. Альдерегиа быстро заснул, а Хулио забылся тревожным сном, просыпаясь при каждом стуке вагонной двери.
Еще не рассвело, когда остановились у станции Родас. Здесь они сошли и встретились в условленном месте с братом Густаво Фелисиано Альдерегиа: он ждал с автомашиной. Остаток пути до Сьенфуэгоса надо было проделать по шоссе, чтобы не появляться на городском вокзале, где наверняка можно было столкнуться с полицейскими шпиками.
Крепкое объятие, рукопожатие, и Хулио садится в машину. Не ведали тогда друзья, что видят друг друга в последний раз.
Фелисиано молчал, напряженно всматриваясь в темноту, а Хулио, засунув руки в карманы плаща, откинулся на спинку сиденья. Так и доехали до Сьенфуэгоса. Окраинами, по загородному шоссе, обогнули город и минут через двадцать остановились перед невысокими чугунными воротами, за которыми виднелся дом с верандой и окнами, забранными узорной решеткой. Их уже ждали. Хозяин дома представился: