Ниже я опишу случай, в котором лечение проходило очень быстро, а клиническая картина (и по форме, и по содержанию очень интересная и разнообразная) разворачивалась крайне драматично, почти без перерывов, подобно кинематографической ленте.
Пациентку, молодую привлекательную иностранку, направили ко мне на лечение ее родственники после того, как уже были испробованы различные другие методы. Она производила довольно неблагоприятное впечатление. Наиболее ярко у нее был выражен симптом чрезмерной тревоги. Ее заболевание не было агорафобией в точном смысле (страх открытого пространства [Ред.]): несколько месяцев она не могла находиться без постоянного присутствия другого человека; стоило ей остаться одной, как ее приступы тревоги усиливались, даже ночью она вынуждена была будить своего мужа или любого, кто оказывался рядом, и часами без перерыва рассказывала им о своих тревожных мыслях и ощущениях. Она жаловалась на ипохондрические ощущения в теле и связанный с ними страх смерти, на ком в горле, на «покалывание» изнутри черепа (эти ощущения вынуждали ее все время трогать свое горло и кожу лица); она чувствовала, что у нее удлиняются уши или раскалывается голова спереди; ее мучили сердцебиения и т.п. В каждом таком ощущении, в состоянии предчувствия которых она находилась постоянно, она видела признаки приближающейся смерти; кроме того, ее нередко посещали мысли о самоубийстве. Ее отец умер от атеросклероза, и ей все время чудилось, что это ждет и ее; еще ей казалось, будто она сходит с ума (как ее отец) и должна будет умереть в сумасшедшем доме. Когда на первом осмотре я обследовал ее горло на предмет возможной анестезии (нечувствительности [Ред.]) или гиперестезии (сверхчувствительности [Ред.]), она сразу же сконструировала себе из этого новый симптом. Часто она становилась перед зеркалом и начинала рассматривать свой язык, желая узнать, не произошли ли с ним какие-то изменения. После наших первых бесед, которые прошли в продолжительных и монотонных жалобах на эти ощущения, эти симптомы показались мне неподдающимися изменению, ипохондрическим типом помешательства, напоминающим несколько подобных случаев в то время, свежих в моей памяти.
Через некоторое время в ее внешности произошли некоторые изменения. Она казалась несколько истощенной. Может быть, дело в том, что я ни разу не попытался успокоить ее или как-либо еще повлиять на нее, но позволял ей беспрепятственно изливать свои жалобы. Проявились также едва заметные признаки переноса; после каждой беседы она чувствовала себя спокойнее и с нетерпением ожидала следующего сеанса и т.д. Она очень быстро схватила, как работать со «свободными ассоциациями», но при самой первой попытке эти ассоциации привели ее в безумное и болезненное возбуждение. «Я - N.N. - промышленник». (Здесь она называла имя своего отца, и в ее манере появлялось явное самомнение.) После этого она вела себя так, будто она действительно была своим отцом, выдавала заказы для складов и магазинов, ругалась (довольно грубо и не стесняясь, как это делают обычно в том районе), потом повторяла сцены, разыгрывавшиеся ее отцом, когда он сошел с ума, перед его отправлением в сумасшедший дом. В конце этого сеанса, однако, она вполне нормально ориентировалась, мило попрощалась и спокойно позволила проводить себя домой.