Уже когда шли с поля по деревенской улице, Евдокия Павловна в сердцах бросила:
– Крапиву да лебеду хоть бы покосили!
– Сама исчезнет скоро!
Емельянов ответил быстро и замолк опять. Не понять, почему так сказал, туман какой-то.
К Марии Степановне Сидорова вернулась перед закатом, изрядно проголодавшись. Удивилась Евдокия Павловна – хоть и много лет, наверное, её хозяйке, а подвижна и черноволоса, только лицо худое, морщенное, как печёное яблоко, а в глазах – стоячее болото, тоска и равнодушие.
Хозяйка встрепенулась, побежала в чулан, легко, как птица, побежала, и вскоре пошёл по избе запах томлёной картошки с молоком, тонкий, призывный запах. Евдокия Павловна достала свою сумку, вытащила буханку хлеба – теперь такое время, со своим приходится ездить в командировку – и пошла к столу. С дымящейся картошкой шла хозяйка из чулана и вроде остолбенела: на лице её застыло удивление. Будто что сдвинулось в её организме. Поняла Евдокия Павловна – это хлеб её удивил, может быть, его запах, кисловато-горький, неповторимый. Этот запах и сравнить не с чем, голодного человека он волнует до дрожи.
В избе уже начало темнеть, но заметила Евдокия Павловна, как торопливо перекрестилась хозяйка, втянула в себя воздух. Она приблизилась к столу, опустила глиняную миску с картошкой и ещё раз с тоской посмотрела на хлеб.
– А я, грешным делом, всю голову себе сломала, – засмеялась Мария Степановна, – чем, думаю, гостью кормить буду… Хлеба-то у меня давно нет…
– Давно, говорите?
– Да почитай с самой масленицы… Кончился хлебушек, а до нового я и не доживу…
Просто сказала, без вздоха, а Евдокию Павловну эти слова сжали, как металлической удавкой, сдавили горло – да что ж получается на белом свете? Войну одолели, а тут голод костлявой рукой душит людей.
– Я и перекрестилась почему? – продолжала хозяйка. – Думала, никогда в моём доме больше хлебушком и не запахнет, раз мужичков нет, кормильцев наших…
– А где мужики? – спросила Евдокия Павловна и осеклась. Можно было этот вопрос и не задавать – и так всё понятно: война забрала.
Но Мария Степановна не заметила её смущения, опять просто сказала:
– Сынок на войне остался, к дому дорожку не нашёл, а мужика недавно похоронила. С голодухи помер… Молодой ведь был, сорок семь лет всего, а вот поди, не разминулся с костлявой…
– А вам сколько?
– И мне сорок семь. Одногодки мы с моим покойничком были, вместе зоревали, на гулянки бегали.
Качнулась будто пьяная Евдокия Павловна, и стол точно запрыгал перед ней. Господи, подумалось, да ведь она почти ей ровесница! Позавидовала несколько минут назад ей даже, что седых волос нет, чернявой сохранилась, а теперь ярость в душе вспыхнула: кому позавидовала? Она старуха совсем лицом, ей бы ещё детей рожать и внукам радоваться, а для неё время вспять побежало, свой роковой отсчёт начало…