«Тогда напишите этой дуре, пусть не мешает человеку хорошо работать».
Поскребышев мог бы посчитать этот разговор анекдотом, выдумкой, но он был его невольным свидетелем и долго потом размышлял: что это – великодержавная причуда или понимание сущности человека, восприятие его со всеми ошибками и пороками? Да, непредсказуем товарищ Сталин, непредсказуем и непонятен. Кажется, в нём в равной степени уживается цепкий ум, кавказская мудрость и страшное, циничное коварство.
Сейчас Поскребышев разложил почту на столе, и Сталин неожиданно спросил:
– А это что такое? – он указал на письмо Сидоровой.
– Секретарь райкома пишет вам, товарищ Сталин, что народ сильно голодает. В некоторых деревнях даже собак едят, не считая лебеды и крапивы.
– Так и написано? – Сталин спросил с некоторой тревогой и с заметным акцентом. Заметил Поскребышев – когда Сталин волновался, его гортанный грузинский акцент был заметен сильнее.
– Так и написано…
– Да, – Сталин пошёл по кабинету, – все от меня ждут хлеба. Микоян просит добавить хлеба немцам, ему об этом сообщил Жуков, Хрущёв для Украины поблажки требует. Понымаешь, всем хлеб нужен.
– Что ответить этой женщине, товарищ Сталин?
– Ничего не надо отвечать. Просто пошлите письмо товарищу…
Сталин на секунду задумался, и Поскребышев поспешно спросил:
– Товарищу Жуку, вы хотели сказать?
– Какой Жук, какой Жук? Жук бывает навозный, вот какой жук.
Вспомнил Поскребышев, что несколько недель назад Сталин принимал будущего секретаря обкома этой чернозёмной области. Сталин долго крутил его объективку и вдруг раздражённо сказал:
– Кто такую фамилию вам придумал?
Сорокалетний коренастый крепыш, украинец из Сталино, не растерялся, ответил спокойно:
– Такую родители подарили…
– Сын за родителей не отвечает, товарищ Жуков. Вы меня поняли?
– Понял, товарищ Сталин…
– Ну и хорошо. Такой в России фамилии быть не должно…
Тогда были срочно оформлены партбилет и паспорт на фамилию «Жуков», и инцидент был исчерпан, но Сталин не забыл это и сейчас. Размашисто, с правым наклоном он написал: «Тов. Жукову. Разберитесь», – и расписался.
Снова тихо, как и вошёл, Поскребышев выскользнул из кабинета, оставив Сталина один на один с бумагами.
* * *
Три недели прошло, как была Евдокия Павловна в Товаркове, а всё болела и болела душа. Ей снились все эти дни одни и те же сны: земля, разверзнувшаяся, в глубоких трещинах, как в морщинах, пугающая темнота, белобрысые мальчишки верхом на огромной рыжей собаке и непременно с острым, похожим на штык, ножом, подмаргивающего председателя Степана Егоровича.