Мысли эти прервал Бабкин, обратился к Андрею:
– Ну, давай, Глухов, а то всё вокруг да около балачки ведём.
– После Курка подпишусь! – вдруг зло откликнулся Андрей. Пусть тоже вокруг него походят, попрыгают.
– Да ты что, обиделся что ль? – вдруг севшим голосом сказал Бабкин.
– А что мне делать – бьют по щеке – подставляй другую? – ответил Андрей и сел.
– Ты анекдот знаешь, – Сергей Яковлевич зашептал на ухо Андрею, – как Фроська Просянкина дочь замуж выдавала? Нет?
Андрей отрицательно кивнул головой. Да и не до анекдотов ему сейчас было. Но Сергей Яковлевич зашептал на ухо, и Глухов напрягся в слухе.
– Так вот, Фроська дочь свою Клавку просватала за Серёгу Ярыгина. Ну, а Клавка к матери за советом: дескать, скажи, мамака, как мне в первую ночь спать ложиться: на бок или на спину, или вообще мордой в подушку? А Фроська ей отвечает: «А ты, милая, как не ложись, всё равно под мужиком окажешься». Вот и я тебе говорю – давай подписывайся, да домой пойдём. Ведь нам опять завтра плужить. Никто ж из этих за плужок не встанет.
Сергей Яковлевич слыл в деревне мужиком основательным, вдумчивым. И работал он на совесть, не жалел сил, не выглядывал. Вон и сейчас на его руках мясом розовели ладони. Значит, намял плугом-то за день.
Глухов засмеялся, поднялся, пошёл к столу:
– Ну, где расписаться?
Колхозный бухгалтер Семён Степанович опустил очки, зашелестел бумагами:
– Давно бы так, товарищ Глухов! А то развели волынку на всю ночь.
За окном, и правда, немного посветлело, видимо, скоро рассвет. Из деревни в раскрытые окна доносился петушиный крик. Андрей расписался, провёл ладонью по лицу, точно разгоняя сон, спросил у Бабкина:
– Ну что, можно уходить?
– Нет, Андрей, ещё один вопрос. Разнарядка к нам пришла по посылке в школу ФЗО. Как ты смотришь, если мы Лёньку твоего пошлём, а?
Всё ожидал Андрей, только не этого.
– Нет, – твёрдо и громко сказал, – никуда Лёнька не поедет. Уж лучше меня пошлите!
– Когда нужно будет – и тебя пошлём! – взгляд у Бабкина стал холодным, даже каким-то страшным. – А вот на сисяшешный момент Лёнька…
Любимое председателево выражение «на сисяшешный момент» в другое время вызвало бы улыбку, но сейчас Глухов чувствовал, как гулко стукнуло сердце, будто в пустоте. Он казался себе человеком, у которого отбирают надежду, рушат такой шаткий неустойчивый мир и лад в их семье, и он выкрикнул пронзительно:
– И не думайте, Степан Кузьмич, и не мечтайте! Лёнька учиться будет, он в среднюю школу поступит.
– Ну и силён ты, Глухов, совсем от рук отбился! Непонятно разве – разнарядка есть…