Она старалась сохранить высокомерие, глядя прямо перед собой, пока руки врача ползали по ее телу, словно его здесь не было. Но она все-таки не могла удержаться, чтобы время от времени не бросать на него взгляд украдкой. Охранник за ее спиной вдруг рассмеялся, совершенно по-детски. Она пыталась представить себе, что тело ее находится вне пределов досягаемости врача и, что бы он ни делал, он не сможет коснуться ее и пальцем. Но у нее ничего не получилось. Его пальцы ползли по внутренней стороне ее бедра с намеренной и ужасающей медлительностью. Раиса почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Она заморгала, изо всех сил стараясь подавить их. Зарубин вплотную приблизил к ней свое лицо. Он поцеловал ее в щеку, прихватив кожу губами, словно собирался укусить.
Распахнулась дверь, и в комнату вошел Василий. Врач отпрянул, выпрямился и отступил на шаг. На лице Василия отразилось недовольство.
— Она не ранена. Вам незачем находиться здесь.
— Я всего лишь хотел в этом убедиться.
— Можете быть свободны.
Зарубин взял свой чемоданчик и вышел. Василий закрыл решетку. Он присел на корточки рядом с Раисой, заметив слезы у нее на глазах.
— Ты сильная женщина. И, наверное, думаешь, что выдержишь. Я понимаю твое желание сохранить верность мужу.
— Правда?
— Нет, неправда. Не понимаю. Я хочу сказать, что тебе же будет лучше, если ты прямо сейчас расскажешь мне все. Ты считаешь меня чудовищем. Но знаешь ли ты, у кого я научился быть таким? У твоего мужа, и он повторял эти самые слова подозреваемым перед тем, как их начинали пытать, — иногда в этой самой комнате. Он, кстати, искренне верил в свою правоту, если хочешь знать.
Раиса смотрела на привлекательные черты этого мужчины и силилась понять, как и на вокзале несколько месяцев назад, почему он выглядит уродом. Глаза его оставались тусклыми, но не безжизненными или глупыми, а очень-очень холодными.
— Я расскажу вам все.
— Но будет ли этого достаточно?
* * *
Льву следовало поберечь силы до того момента, когда у него появится возможность действовать. Но этот момент все никак не наступал. Он видел слишком многих заключенных, которые напрасно расходовали энергию, стуча кулаками в двери, крича и безостановочно расхаживая по крошечным камерам. В то время он удивлялся тому, что они не могут понять тщеты своих усилий. И только теперь, оказавшись в аналогичном положении, он на собственной шкуре испытал, что они чувствовали. Тело его как будто страдало от аллергии на замкнутое и ограниченное пространство. Это не имело ничего общего с логикой или здравым смыслом. Он просто не мог сидеть на месте и ничего не делать. Вместо этого он отчаянно старался освободиться от пут, пока запястья у него не начали кровоточить. Какая-то часть его искренне верила в то, что он способен разорвать цепи, хотя он собственными глазами видел сотни мужчин и женщин, прикованных ими, и они ни разу не порвались. Согреваемый мыслями о грандиозном побеге, он старательно игнорировал тот факт, что подобная надежда была так же опасна, как и любые пытки, которые могли применить к нему.