— Народ у нас боевой, одно слово — рабочая кость!
— Ведь последышек ты у меня, береги...
— Вожжами отдеру... Да почаще давай знать о...
— Да ну, мам! Не надо, мам. Люди смотрят...
— Бабы, что же это?! Мужики в лес уйдут, а германы нас, баб, со стариками и детьми-малышами,— всех порешат?!..
Этот вопрос остался без ответа.
Под плач и причитание матерей и жен колонна запылила но улице. Рабочие «Ильича» оглядывались на завод, где партизаны громили гуту, машины и прочее заводское имущество. Рябая, та, что крепилась, бухнулась в пыль и грязь, заголосила. Я шел сзади и немного отстал, завороженный видом стоявшего посреди площади голубого киоска, покосившегося и обшарпанного, где когда-то, давным-давно, продавалось мороженое...
По пустынной улице бежал в огромных — отцовских, видать, сапогах, сгибаясь под тяжестью станкового пулемета, упрямый Боровик...
Когда колонна вошла в деревню Радьково, многие там уже слышали о засаде под
Ветринкой.
Мне и Токареву низко, как старому знакомому и глубоко уважаемому человеку, поклонился какой-то старик, а за околицей он догнал нас, задыхаясь, стуча палкой.
— Сынок! Постой-ка! — остановил он Токарева. — Как, часики-то ходят, что вы забрали у меня?
Токарев, залившись краской смущения, глянул на часы.
— Ходят,— пробасил он,— воюют...
Теперь я узнал старика, вспомнил ночную конфискацию военного имущества...
— Вы их только всегда в одно время заводите,— с довольным видом проговорил старик,— всю войну верно прослужат, до победы дотикают. Генеральские часы-то!
— Гак что ж ты, старый хрен, шум поднимал?! — изумился Токарев.
— А кто ж вас знал, что вы за люди! — лукаво усмехнулся старик. — Теперь видим, сурьезные партизаны! А у всех нас на душе накипело против власти сатанинской. Вот я вам и компас того генерала принес. Все отдал генерал за крестьянскую одежду. А я взял
— хоть и сам я есть прежний брусиловский солдат, такая злость и обида была у меня на этого генерала — драпает воинство российское, нас бросает на немца. Возьмите компас, небось пригодится. И за харчем заходьте. Нам это будет не в разор, а в одолжение. Вижу, в большой сурьез дело пошло.
Все мы были растроганы. А Аксеныч, оглядываясь на Радьково, сказал:
— Значит, прав был, ребята, Полевой и зря мы, не заслужив доверия народа, поспешили конфискацией заняться...
5
Партизаны проводили ветринцев до Хачинского леса. На опушке Кухарченко отослал боевую группу на Городище, а сам, оставив с собой Аксеныча и меня, повел новый ветринский отряд в глубь леса, подыскивать место для лагеря.
Сначала шли просекой, и я часто забегал вперед, гордясь тем, что иду вне строя и штатские из Ветринки взирают на меня с почтением. За спиной я услышал восторженный шепот Боровика: