Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Наверное, Кухарченко и другие уже в лагере. Еще один комар! Как бы не ушли куда-нибудь. Черт! Сколько их тут! Достанется мне от Самсонова! Не мальчишество ли — устраивать в одиночку, без спросу засаду?... Нет, больше нельзя ждать!
Вскочив, я перешагнул канаву, снова и более внимательно поглядел на головастиков и храбро вышел на дорогу. Фашисты так и не появились. С презрением повернувшись спиной ко всем опасностям, я пустился в обратный путь. Лес почему-то не казался уж таким страшным, и я шел, громко насвистывая «Белоруссия родная, Украина золотая...».
2
В лагере моя самовольная отлучка не вызвала нареканий: Кухарченко, Барашков и Боков только что вернулись. Один только Щелкунов усмехнулся и, отмахиваясь веткой от комаров, спросил:
— Заблудился? Эх ты!..
— Где Самсонов? — опасливо спросил я.
— Допрашивает новоприбывших. Двое кадровиков-окруженцев,— с неодобрением буркнул Щелкунов, принимая пайку хлеба от делившей продукты Аллы Бурковой. — Кухарченко столкнулся с ними около Рябиновки. Он там наш груз искал. И они упросили его взять их с собой: партизанить хотят. Самсонов берет их в группу — пулемет у них есть, местность знают... Только зачем они от части своей отстали? А еще командиры взводов! Тоже мне герои!
В эту минуту из-за кустов показался Самсонов. Возбужденный, даже повеселевший, он шел с двумя незнакомцами, очень похожими друг на друга — оба плотные, коренастые, широкоскулые. Только один весь черен, смугл, невыбриваемые щеки отливают синевой, а другой белобрыс и краснолиц. У одного из них за плечом торчал приклад ручного пулемета, у другого — видавшая виды трехлинейка. Одеты они в сборную одежду — военную, городскую, деревенскую. Но оба подпоясаны по-военному. Небритые, обросшие, они казались гораздо старше своих лет, хотя, как я вскоре ,узнал, каждому было не больше двадцати двух — двадцати трех.
— А вот еще один боец моей группы,— представил меня с улыбкой Самсонов. — Знакомьтесь. Входите в коллектив.. — Командир недовольно взглянул на Надю, появившуюся из-за куста без оружия, с букетиком ландышей в руке.
Незнакомцы по очереди протянули мне свои широкие шершавые ладони.
— Старший сержант Гущин,— представился брюнет с винтовкой.
— Старшина Богданов,— сказал белобрысый с пулеметом.
Я угостил парней московской махоркой, и они, с ловкостью иллюзионистов скрутив гигантские козьи ножки, глубоко затянулись сладковатым дымом. Сам я не стал позориться в их присутствии — закурил, подремонтировав, последнюю, надломанную папиросу из пачки «Беломор».