Впрочем, солнце светило и грело, колея, набитая уже сотнями проехавших раньше колес, хорошо виднелась даже среди высокой травы, казаки казались веселы, осмотрительны и бодры. Сергей успокоился и решил, что они так и будут спокойно катить вперед до самой крепости. Сам он по-прежнему держался рядом с Атарщиковым, слушая его рассказы, подзадоривая, когда казак почему-либо вдруг замолкал. Ради удовольствия слушать пришлось ему пожертвовать другим невинным развлечением — закурить. Семен табачного запаха не терпел и, случись Новицкому достать трубку или скрученную впрок папироску, тотчас бы отъехал далеко в сторону.
— Я тебе так скажу, Александрыч, горы людей разделяют. Как хорошо там, слов не найти. Но одному. Много — двоим. Лишнему человеку в тех краях места рядом с тобой не найдется.
— Мрачновато там, Семен, вижу. — Сергей показал сложенной нагайкой налево, где за едва угадывающейся полоской реки, насколько доставал глаз, поднимались вверх мощные леса Большой Чечни.
— Ай-ай-ай! — покачал головой казак. — Да разве же это горы! Горы, но Черные. Упал снег, да весною растаял. Туда за них уйти, да еще перевалить за Андийский хребет — там, брат, такие горы, что вверх посмотришь, потеряешь папаху. Белые, холодные, аж страх берет посмотреть, да глаз не отведешь другой раз. И ноги, не поверишь, сами туда несут.
Сергей, ухмыляясь, покачал головой: ему, мол, вполне хорошо живется и здесь, на равнине.
— Ты, Александрыч, зарекаться будешь, когда увидишь. Наперед ничего не скажешь. Конечно, может человек так испугаться, что побежит до самого моря. А может и загореться. И тогда ему, кроме этих вершин, жизни нигде не будет.
— Чем же живут люди в этих снегах?
— Разбоем и живут, — просто ответил Атарщиков. — Где друг у дружки возьмут. Где вниз спустятся, в богатые села. В Грузию, а то и дальше уйдут, до самой Гянджи. Еду возьмут, вещи, всякую хурду-мурду, рабов пригонят.
— Рабов? — изумился Новицкий. — На что им рабы?
— Работать. Хозяйство в сакле какое-никакое, а есть. Но многих и продают. Девчонок и мальчишек пригожих. Два места есть: Анапа на Черном море и Эндерийский аул в горах. Андреевским мы его называем. Отвезут добычу туда, сбудут с рук, глядишь, в кисетах и зазвенело.
— Что же, землю совсем не пашут?
— Где же там пахать, Александрыч?! Если сумеет выгородить себе место, подопрет балками деревянными, наносит туда снизу землю, то и будет с весны мотыгой махать. Что-то, может, и прорастет. Рассказывают историю, будто бы один аварец пошел так на свое поле, поработал хорошенько с утра, а потом решил пообедать да отдохнуть. Съел кусок козьего сыра, запил холодной водичкой, расстелил бурку и прилег на часок. Встает — поля нет. Искал, искал, крутился кругом себя, нет поля, и все тут. Шайтан унес, черт по-ихнему. Плюнул, решил возвращаться. Поднял бурку, глядит: да вот же оно, поле его, все буркой накрылось.