Только третья шеренга успела пробежать за товарищей, грохнул оглушительный залп. Нападающие попятились, остановились, и первая шеренга повернулась и кинулась вперед как можно быстрее. Когда вторая разрядила ружья, позади нее уже стояли наготове еще две.
Снова пробили барабаны. Егеря неожиданно для Новицкого разделились надвое, и в образовавшуюся брешь грянули заряженные орудия. Шеренги снова сомкнулись, к ним подошли еще мушкетеры. Чеченцы подхватили своих, поваленных пулями и картечью, поволокли в лес.
Два взвода егерей кинулись забрать тела погибших товарищей. Новицкий, не слушая Семена, поскакал следом. Только глянув на обезображенные останки, он склонился на сторону и облегчил возмущенный желудок.
— Что? Насмотрелся? — кинул ему Атарщиков, когда Сергей возвратился к обозу. — Не видел еще такого?
— Видел, — ответил Сергей, обтирая губы платком. — Когда с турками воевал. Только успел забыть.
— Ничего, — успокоил его казак. — Здесь быстро припомнишь…
VIII
Они отходили долго, то и дело останавливаясь, отгоняя наседавшего неприятеля. Несколько раз рявкали обе шестифунтовки, осыпая чеченцев картечью. Это их задерживало, но ненадолго. Конные, числом около тысячи, ехали параллельно движению, внимательно наблюдая, как держится боковое охранение, насколько оно готово развернуться и отразить нападение. Казаки тоже стали в середину колонны, понимая, что против такой массы они бессильны.
— Ничего, ничего, — приговаривал Атарщиков, ободряя Новицкого. — Даст Бог, до реки доберемся, а там нас уже крепость прикроет.
Сергей хотел было ответить, что не нуждается в таком утешении, что бывал в сражениях жестче и кровопролитнее драки за десяток буковых и дубовых стволов. Но удержался. Он понимал, что оказался в местах ему совсем незнакомых, вынужден жить среди людей не слишком ему понятных и воевать с противником, о котором знает меньше, чем ничего. Что бы ни сказал ему Атарщиков, что бы он ни узнал от других — линейных казаков, егерей, офицеров, чиновников, — все могло ему пойти только на пользу. По сравнению с делом, которым ему следовало заняться, его самолюбие и тщеславие не стоили ни гроша.
Пару раз и он прикладывался, стрелял, быстро заряжал и целился снова. Он не знал, попал ли, в кого метился, не попал, потому что приступали чеченцы быстро, а отходили еще быстрее, унося с собой задетых пулями соплеменников. Их вопли, визг, гиканье оглушали больше, чем даже совместный залп двух орудий отряда. Никаких слов он не мог разобрать в этом крике, ничего даже похожего на «Аль-ля иллаха иль-ла аллах» — клич, с которым торопились наверх удалые всадники Чапан-оглу под Рущуком.