— …егеренок стоит дурак дураком…
Он задержался, стал у двери, прислушиваясь. Сгрудившиеся в комнатке молодые люди не заметили, как подошел батальонный, и говорили свободно, подначивая друг друга, соревнуясь в широте взглядов и остроте речи. Корнет Алексей Замятнин, это он вспомнил о «егеренках», был куда моложе товарищей, недавно появился в полку. В июле, вспомнил Валериан, уже после дела при Кобрине. Мальчик смелый, но еще слишком зеленый. В суматохе тогдашней определили корнета в эскадрон к Бутовичу, где больше других ощущалась нужда в офицерах, но где нужен был и другой командир. Хороший парень Павел Бутович, наездник и рубака не из последних, собутыльник из первых рядов, но за тридцать лет жизни командовать не научился даже собой. Выпить, перебрать семь медных струн, вывести пару романсов несильным, но верным тенорком, отыскать верхним чутьем свободных, веселых женщин, кинуть эскадрон в лихую атаку он умел не хуже других. Но как провести сотню гусар долгим, утомительным маршем, не растерять людей по дороге, а, напротив, сплотить их, помочь сохранить им энергию, стойкость и силу, как, собственно, командовать эскадроном, оставалось для него неразрешимой загадкой.
— …Я, представляется, поручик такой-то сякой-то, моя полурота готовилась атаковать… Какое там, атаковать! Вы, говорю, бежали от этих французов, только что ружья не побросали. Он бледнеет, начинает тут же выдумывать маршальскую стратегию: мол, отозвал людей, чтобы не терять понапрасну, а взвод один послал обойти усадьбу с задов, чтобы через сады их достать без лишних потерь…
— Какие сады, Замятнин? — Этот голос Мадатов не распознал.
— Те самые, Петров, откуда ты яблоки трескаешь. — Сейчас говорил уже Павел Бутович, а Петрова Валериан тоже вспомнил — его же батальона кругленький, мешковатый поручик, державшим, впрочем, свой взвод исправно. — Мы же через них и заехали.
— Так я ему и сказал. Мы их выгнали, стало быть, наша усадьба. Он было в крик — мой полк, мой генерал! Я и объяснил пехоте, где их полк, а где наш. Он еще думал сопротивляться, но увидел, как эскадроны подходят, повернулся, позвал своих людей и повел к озеру. Наверно, топиться.
Товарищи Замятнина захохотали. Валериан тяжело, с усилием выдохнул. Его с первых же услышанных слов начала раздражать эта барчуковая интонация, визгливое тявканье щенка, знающего, что за спиной стоит стая мощных кобелей. Тон, слова, манеры — все было взято напрокат у Бутовича. Штабс-ротмистра уже не исправить, а корнета следовало учить.
Мадатов оттолкнулся от косяка и шагнул в комнату.