— Мне удалось попасть на более ранний рейс. Святые небеса! — вскричал Данте по-итальянски, потеряв самообладание. — Какое, черт подери, это имеет значение?
Гвидо, казалось, был испуган, но Данте был слишком озабочен, чтобы обратить внимание на волнение брата. Кипя от бессильной ярости, он отключил телефон и приказал шоферу, чтобы тот гнал как черт.
Ее шатало. Трясло. Повернуть голову было больно, и она попыталась оттолкнуть напавшего на нее человека, но руки не слушались ее.
Она застонала. Кто-то засунул ее голову в котелок и поставил на огонь. Она распухает, и рассудок покидает ее. Но, по крайней мере, больше не слышно этих ужасных криков. Как будто это плакал ребенок…
— Миранда! Миранда!
Чьи-то пальцы грубо вцепились в ее руку. Резкий голос пробился сквозь хаос, царивший у нее в голове. Должно быть, она больна. Вот оно что. Грипп.
— П-помоги м-мне, — пробормотала она, едва ворочая распухшим, заплетающимся языком.
И почувствовала, что ее поднимают. Со страхом поняла, что беспомощна, руки и ноги парализованы. Резким движением кто-то опустил ее на холодный кафель — в душевой?
— Открой глаза! — прорычал полный ярости голос.
Миранда не смогла. Они склеились. О Господи!
Что с ней происходит? Она ощутила спазм в желудке. Внезапно ее вырвало.
Ее осыпали ругательствами — грубыми, безжалостными словами, которых она не понимала. Мозг отказывался воспринимать их.
— А-а-а-х! — вырвалось у нее, когда сильная струя ледяной воды ударила ей в лицо, безжалостно хлеща по беспомощному телу. Задыхаясь, она приоткрыла глаза. — Данте! — увидев его, Миранда почувствовала невероятное облегчение и всхлипнула. Теперь все будет хорошо. Она увидела склонившееся над ней лицо, искаженное и угрожающее, и испуганно вцепилась в край ванны. — Б-больна… — едва слышно пробормотала она.
— Если бы! Ты пьяна, шлюха! — с отвращением рявкнул он.
И вышел.
Оцепенев от его реакции, Миранда скорчилась в углу, не в состоянии осмыслить этот кошмар. У нее жар, и это была галлюцинация. Если она закроет глаза, возможно, проснувшись, почувствует себя лучше…
Стиснув зубы, Данте вышел, чтобы тщательно осмотреть спальню. Смятые в беспорядке простыни. Две бутылки шампанского, два бокала. Одежда Миранды, в беспорядке разбросанная по комнате. Он проглотил ком в горле. На полу мужские трусы. Не его.
Это последнее доказательство. Гвидо протянул ему стакан бренди, и Данте почувствовал, что рука у него дрожит.
— Я ведь давно пытался предупредить тебя, — тихо сказал Гвидо.
— Знаю.
Собственный голос поразил Данте. Это был шепот. Потрясение, испытанное им от измены Миранды, лишило его силы, гордости и уверенности в себе. Подействовало на него, как нож, приставленный к горлу; заставило задыхаться от унижения.