И на складе некой фабрики в дамской сумочке, рядом с пудреницей и носовым платочком, лежало такое же кольцо. Кольцо Лилиан. Она тоже берегла кольцо, не носила его во время работы. Только дома Лилиан носила кольцо…
Обрученным необходимо насладиться летучей юностью и попрощаться с безоблачной порой. Лилиан уже мало было дивана в столовой. Она повела Станислауса на концерт военной музыки, потащила его на бал по случаю окончания маневров и уговорила пойти с ней на танцевальную площадку.
Станислаус, бедняга Станислаус! В его каморке под книгами и белыми пекарскими фартуками лежали густо исписанные листы писчей бумаги. «Любовные песни Лиро Лиринга», сочиненные в часы жгучих страданий, ждали своего томика с золотыми розами на обложке, как поэт обещал им.
Так, так, его любовь к Лилиан, значит, припечатана золотой печатью, но дни его текли по-прежнему мутные, как запыленные мукой оконца пекарни. Какая в самом деле радость ему оттого, что какой-нибудь фельдфебель в аксельбантах и блестящих звездочках приглашает Лилиан на танец и она оставляет его, Станислауса, одного за столиком? Большое ли удовольствие, скажите на милость, угрюмо сидеть за кружкой ячменного пива, тогда как Лилиан смеется, болтает и купается в нежных речах, расточаемых ей чужими мужчинами? Прикажете ему быть наверху блаженства в ту минуту, когда он видит свою нареченную в укромном уголке танцевального зала, самозабвенно глядящую в похотливые глаза такого жеребчика?
Любит ли он еще Лилиан? Какой искуситель допытывался у него ответа на подобный вопрос? Он страдал из-за нее, значит — любил. По вожделеющим взглядам других мужчин он понимал, что Лилиан того стоит. Лилиан, сияя улыбками, вернулась к Станислаусу.
— Он танцует недурно, но у него потеют руки.
Станислаус почувствовал нечто вроде благодарности к потеющим рукам фельдфебеля. Тем временем взгляды Лилиан и фельдфебеля, сидевшего под голубым фонариком, встретились. Она отпила глоточек белого вина, посмотрелась в свое карманное зеркальце и, по-видимому, узнав себя, кивнула.
— А впрочем, разве он виноват, что у него потеют руки?
Станислаус не ответил.
— Пожалуйста, не ревнуй и не обижайся.
Станислаус молчал.
— Я только для тебя стараюсь быть красивой. Тебе должно быть приятно, что другие меня замечают.
Он пожал ей руку в благодарность за ложь. Фельдфебель издали смотрел на нее. Она отняла руку.
Неужели любовь — это непременно мучение? Другой любви Станислаус не знал. Любовь, видно, на то и существует, чтобы ранить сердце.
В один из семейных вечеров, когда Станислаус сидел у Пешелей, папаша Пешель отвел его в сторону.