Дуфте яростно стукнул деревянной линейкой по столу.
Настали трудные дни. Вахмистр велел оказывать на Станислауса давление. И на него давили все унтер-офицеры и ефрейторы. При осмотре обмундирования они отрывали пуговицы от его гимнастерки.
— Да как это вы осмелились явиться на построение с болтающимися пуговицами? — Рраз-рраз — и пуговицы одна за другой летели на щебень. Станислаус должен был пришивать их заново в часы обеда. «Не беда, — думал он. — Ведь приезжает твоя Лилиан».
Станислаус нес котелок с кофе для своего отделения. Навстречу ему шел ефрейтор Рехорн. Приветствуя его, Станислаус дернул головой так, что затрещали шейные позвонки.
— И это ты называешь приветствовать, человекообразное? Лечь! Встать! Лечь!..
В котелках не осталось ни капли кофе. Не сидеть же его товарищам без кофе потому, что он не так приветствовал? Станислаус помчался снова на кухню, одергивая мокрые штаны. «Не беда, — думал он, — ведь приезжает твоя Лилиан».
Станислаусу приказали поливать только что посаженные деревца из своей кружки. Под наблюдением ефрейтора Рехорна он должен был чистить все койки отделения своей зубной щеткой. Потом протирать носовым платком у всех лошадей под хвостом. Жеребая кобыла лягнула его, и он захромал.
Давление вахмистра Дуфте не раздавило Станислауса. Его куда больше угнетало нечто совсем другое… В воскресенье приедет Лилиан, а он не может выйти из казармы. В его сердце теплилась робкая надежда на сочувствие. Станислаус надеялся на сочувствие ротмистра фон Клеефельда. Благороднейший человек этот ротмистр. Аристократический профиль, как на рекламе шестипфенниговых сигарет «Аттика». Стройный, как конская шея. Короткий френч из самого дорогого сукна. Бриджи, на бедрах раздутые, как меха, и плотно облегающие колени. Тонкие, прямые, без икр ноги, как у страуса, в тесных сапогах из мягкой кожи. Когда эскадрон шел рысью по улицам, девушки едва не вываливались из окон. Впереди красовался ротмистр фон Клеефельд, настоящий прусский бог и спаситель.
…почтительнейше прошу господина ротмистра иметь сочувствие к новобранцу Станислаусу Бюднеру, невеста коего, обрученная с ним, позволит себе прибыть сюда в воскресенье, ввиду чего прошу предоставить кратчайшее увольнение из казармы вечером. И новобранец Станислаус Бюднер будет благодарен за сочувствие и в последующие дни возместит сверхурочными полученное увольнение.
Станислаус в конюшне упражнялся в совершении священного ритуала рапорта. Было уже за полночь, и в ответ на его просьбу о сочувствии раздавалось только всхрапывание той самой жеребой кобылы, из-за которой он охромел.