Станислаус пытался прочесть заглавия книг. Он вспоминал, как во сне, несколько французских слов и думал о своем незаконченном образовании. Время до знакомства с Лилиан, когда он сидел в своей каморке и учился, — то время казалось ему блаженным, как дуновение райского ветерка.
Все миновало. Теперь он стоял здесь и едва мог разобрать, что сулят ему заголовки этих книг. Он шел по чужой земле, словно полуслепой. И все во имя любви, которая того не стоила. Почему? Откуда такие мысли? Он был почти благодарен, когда какой-то фельдфебель набросился на него и закричал:
— Я из тебя выбью эту парижскую расхлябанность!
Станислаусу пришлось три раза его приветствовать, три раза пройти мимо фельдфебеля, поворачиваясь, как марионетка в ярмарочном балагане. Дамы на бульваре скромно захихикали; смеялись ли они над ним или над застывшим фельдфебелем, Станислаус не знал.
Значит, и здесь, в большом чужом городе, фельдфебели «окопались» и важничают, отравляют ему жизнь, как это было дома, в маленьком немецком городишке.
Станислаус покинул набережную и спустился по каменным ступеням к реке. Сена текла, грязная и мутная, как все реки больших городов. Одетые камнем берега, лодки на маслянистой воде, маленькие пароходики, влажные испарения от воды. Под сенью кустов стояли скамейки. На свисающих ветвях прибрежных ив, словно плоды на заколдованных деревьях, висели рваные носки, серо-грязные рубахи и дырявые штаны. Здесь ютились бедняки этого радостного города. Полураздетые, голые, они ждали, пока их лохмотья просохнут. Какой-то старик крошил сухие корки солдатского хлеба: пища со свалки, объедки с немецкого стола. Горючее на один день жизни старого человека. Худая растрепанная женщина смотрела безумными глазами на свою вставную челюсть. Челюсть лежала на краю скамейки. Женщина, видимо, вспоминала то время, когда эти искусственные зубы еще были ей нужны. Станислаус хотел незаметно пройти мимо. Немецкие солдатские сапоги выдали его. Тень от его фигуры упала на скамейку старухи, на ее бесполезную челюсть. Женщина умоляюще протянула ему протез. Она постучала высохшим указательным пальцем по блестящему металлическому зубу:
— Золото покупайть, господин офисир?
Станислаус зацепился о собственный каблук, поднял с земли клочок бумаги, скомкал его, бросил в воду, следя взглядом за плывущим шариком. Он почувствовал себя смущенным, но его отвлекли два молодых существа, которые шли впереди него, обнявшись. Девушка целовала парня. Она тыкалась мордочкой, как ласковая козочка, в ухо парню. Парочка, казалось, не обращала внимания на скрип сапогов немецкого солдата.