Вайсблат нагнулся к Станислаусу:
— Она придет. Ты увидишь ее. Наверное, еще красивей, чем была.
— То, что начинает осуществляться там, на Востоке, под покровительством мудрого провидения, — это не война, а установление равновесия в… э-э-э… европейском пространстве и спасение культуры… э-э-э… Запада… — От чувства глубокого уважения к самому себе майор даже пристукнул каблуками.
— Уж фельдфебели отобьют ее у тебя. Увидишь ты тогда свою Элен. Фельдфебели — они как гусеницы на розах, — шепнул Станислаус.
— Тссс! — цыкнул кто-то, и это был каптенармус Маршнер, получивший наконец чин унтер-офицера и сидевший теперь рядом с командирами подразделения.
— …Можно предположить, что вскоре наше место будет там. Там мы приумножим славу нашего знамени дивизиона и славу немецкого солдата… э-э-э!..
— Пусть прямехонько и отправляется туда, — пробурчал Роллинг, который, видимо, забыл, где он находится. Вонниг толкнул Роллинга в бок, Роллинг взглянул на него.
— Еще далеко до этого.
— Все к лучшему, — шепнул Вонниг.
— Итак, начнем наш праздник! — воскликнул командир дивизиона. — Может быть, это последний праздник на долгие времена. Ура!
— Ура! Ура! Ур-р-ра-а-а!
Офицеры поднялись и, выпятив грудь, стали выходить из зала.
— Ур-р-ра! — жена ротмистра-пивовара, фрау Бетц, тоже вытянула вперед руку. На руке болталась туго набитая сумочка. В сумочке лежали оккупационные деньги, их выпускала фабрика, изготовлявшая блокноты для официантов. — Ур-р-ра! — В этом безнравственном городе не найдешь местечка, куда можно запрятать сумку, чтобы спокойно веселиться на празднике. — Ур-ра!
Эстрадные актеры-любители выходили из-за кулис и показывали кто что умел. Пауль Пальм, бывший редактор отдела фельетонов «Фоссише цейтунг», взял на себя роль ведущего.
У нас в талантах недостатка нет.
Взвивайся, занавес! Да будет свет!
Бывший владелец тира Карл Кнефель под барабанную дробь проглотил три горящие плошки, а затем, прикрывая рот лоскутом, выпустил в потолок целый сноп огня. Звуки труб сопровождали этот номер.
Баядерка Альберт Майер второй, в прошлом дамский и детский парикмахер, танцевал на подмостках. О эти оглушительные удары тамбурина! О эти сверкающие глаза, подмазанные оружейным маслом, звяканье старых алюминиевых пятидесятипфенниговых монет на голом животе Майера!
У входа в зал начали появляться приглашенные дамы. То там, то тут какой-нибудь солдат или унтер-офицер вскакивал со стула и приводил свою даму; он уступал ей место, а сам становился у стены. Фрау Бетц больше не смотрела на сцену. Она разглядывала входящих дам. Ее голова возмущенно тряслась: «Какой вызывающий вид!»