Теперь один запас понятий,
Один разменочный язык
Равняют всех в гражданстве братий;
Обличья заменил ярлык.
Бьют тем же шаром те же кегли
Бунтарь, епископ и король…
Исчезает форма личностного начала, замещаясь аморфной оболочкой готовой принять любую суть в соответствии с требованиями рынка. Эпоха, когда хлеба не выпекаются и не только в русской печи. И утопичным стал выглядеть весь эксперимент посткоммунистической секуляризации по созданию идеальной среды будущего века, свободной от господства формы над сутью, от ритуализированной власти метафор и мифологем, по-своему погружавшей человека в неотрадиционалистскую архаику. Лукавое освобождение падшего человека «сначала от религиозного, а затем и от метафизического контроля над его разумом и языком» 6, непосредственное обращение к этому веку (saeculum), его разнообразным дарам — и прежде всего дару свободы — вместо чаемого совершеннолетия человечества привело к новой форме фатализации истории, открыв простор могучим мифам (архетипам) древности. А место низвергнутой сакрализации общественных институтов и земных авторитетов тем временем занимает их постепенная мистификация. Таким образом, стратегическая программа Нового времени в итоге все-таки потерпела неудачу. Неоархаизация мира в условиях коллапса прежнего культурного контекста стала набирать темпы за считанные десятилетия: буквально на наших глазах совершаются стремительная десекуляризация природы и общества, возрождение своеобразного неоязычества на Западе и не менее стремительное развитие квазифундаментализма на Востоке. Задавшись целью расколдовать мир, вывести его из-под гнета стихийных, иррациональных сил и религиозного обскурантизма, современная цивилизация, кажется, вместо этого освободила скованного Прометея и, в конце концов, отдала поверивших ей людей во власть еще более темных идолов. Ныне обезбоженный индивид, вооруженный многочисленными дарами ранее вкушенной свободы, воплощает уже иные идеалы и творит иную историю, выходящую за границы устремлений прежней цивилизации, выстраивая многоярусный мир социального Постмодерна, в котором прежняя история теряет смысл. На месте устремленной в будущее стрелы времени западной цивилизации развертывается самодостаточное, все более проникающееся восточным духом «мира и безопасности» и тягой к статичности пространство новой, в сущности неведомой цивилизации Мирового Севера и вновь накапливается ennui, чувство беспомощности перед лицом новой политической реакции, а также потребность в новых формах революционной борьбы, в новой культуре; стремление вырваться из удушливой атмосферы нового атлантического порядка.