Только боль-то все равно разрывала ее изнутри, и скрыть эту боль было так же трудно, как кровь, льющуюся на простыню. Она чувствовала, что кровь не сочится даже, а именно что льется, хлюпает у нее между ног.
«Ему противно, может?» – подумала Нора.
Но уж этого она наверняка знать не могла – все ее догадки на его счет были только догадками, а реальностью было мужское тело, которое вбивалось в нее короткими, сильными ударами.
Последний его удар, самый сильный, она еле выдержала, и опять непонятно, что ее при этом охватило, только боль или что-то еще.
Петр Васильевич упал головою на ее плечо и замер. Он лежал так минуту, две… Нора не решалась пошевелиться, хотя задыхалась под ним: его тело и так было тяжелым, а теперь, когда все кончилось, стало таким, что ей показалось, будто ее завалило землею в шахте.
Наконец он поднял голову. Глаза у него были виноватые, как у ребенка. Нежность к нему сразу же залила ее сердце.
– Ах ты, люблюха моя, – проговорил он. – Надо же, как на тебя потянуло!
Что он назвал ее так необычно и что добавил «моя», было Норе приятно. Ведь, значит, не случайно для него то, что между ними сейчас произошло? Для нее это было неслучайным и ошеломляющим.
– Всю постель замарали, – сказал он. – Эх, девка! Нехорошо вышло.
– Я застираю! – торопливо заверила она.
– Да я не о том. Нехорошо, что мужа не дождалась.
– У меня мужа нету, – растерянно проговорила Нора.
– Вот именно. Ну, что уж теперь. Может, оно для тебя и лучше. Хоть полюбишься всласть.
Он говорил просто, как все в деревне говорили, и такой странной казалась Норе эта простота, когда она вспоминала, как он пел арию из «Пиковой дамы»… Но она чувствовала, что то его пение и эта грубоватая речь – одно, общее, что из того и другого он состоит в равной мере, и этого не разделить, и не отделить от этого его мужскую силу, из-за которой до сих пор вспыхивает в ней боль, не отделить и страсть его, и волю.
Он перекатился на бок, тяжело и вольно, лег рядом с Норой и сразу же обнял ее.
– Ты не думай, что мне дурь в голову ударила, – сказал Петр Васильевич. – То есть в голову-то ударило сильно, это так. Но ты мне сразу понравилась. Как увидел тебя, прямо сердце зашлось. Сама тоненькая, пробор ниточкой, волосы на щеки – волнами темными… Красота-то, думаю, какая невиданная!
Вот это была неожиданность! Что он пришел к ней ночью, что захотел ее и взял, это было в общем-то понятно: мужчина есть мужчина, по-другому у него и быть не может, наверное. Но что он назвал ее красотой невиданной… От этих его слов у Норы и у самой зашлось сердце.