Так, значит, здесь был дом Салли Джапп, так плачевно закончившей свой бунт против его уклада. Машина подъехала к дому номер семнадцать, и миссис Проктор, прижав к груди свою бесформенную черную сумку, начала дергать дверцу.
– Позвольте мне, – сказала Дебора и перегнулась через нее, чтобы открыть дверцу.
Миссис Проктор выбралась из машины и рассыпалась в благодарностях, но Дебора ее пресекла:
– Право же, не стоит благодарности, мы очень рады подвезти вас. А нельзя ли попросить стакан воды? Глупо, конечно, я понимаю, но в такой зной за рулем жажда начинает мучить. Простой воды. Я всегда предпочитаю воду.
«Господи, ну зачем!» – подумал Феликс, следя, как обе женщины скрываются в Доме.
Интересно, что задумала Дебора, может, хоть не придется долго ждать. У миссис Проктор не было выхода – пришлось пригласить свою благодетельницу в дом. Не вынесешь же стакан воды к машине. Но Феликс-то был уверен, что это вторжение хозяйке не по душе. Она с беспокойством оглянулась на дорогу, перед тем как они вошли в дом, и он понял, что сейчас уже близок роковой час – миссис Проктор в ужасе, что машина не уедет до прихода мужа. Страх, который мучил ее на церковном дворе, вернулся снова. Он почувствовал, как на него накатила волна раздражения. К чему эти номера, как Деборе не стыдно терроризировать бедную женщину?!
Деборе были чужды столь тонкие переживания, и она без колебаний вошла в гостиную. Девочка-школьница занималась на пианино, готовила, видно, задание, но ее быстро выдворили из комнаты торопливым приказом: «Принеси стакан воды, дорогая», отданным наигранно-веселым тоном, каким часто родители разговаривают с детьми в присутствии посторонних. Девочка вышла с явной неохотой, одарив Дебору долгим, осторожным взглядом. Она была на удивление невзрачным ребенком и все же чем-то напоминала свою кузину. Миссис Проктор не представила ее – то ли разволновалась и забыла, то ли нарочно их не познакомила, чтобы дочка не знала, где побывала ее мамаша, размышляла Дебора. Если так, наверно, она придумает что-нибудь, объясняя ее приход, хотя, судя по всему, миссис Проктор не отличается изобретательностью.
Они сели в кресла с пышными, девственно чистыми подушками, на спинке каждого красовалась накидка, на которой были вышиты жесткие, выпуклые шток-розы. Это, безусловно, парадная комната, здесь только принимают гостей или музицируют. На пианино стояли две фотографии юных девочек в пачках, они неуклюже склонились в неестественном, угловатом поклоне, на лицах застыли улыбки, на головках – венки из искусственных роз. Одна из них – девочка, только что выбежавшая из комнаты. Другая – Салли. Странно, как даже в этом возрасте видно, что один и тот же цвет лица и волос, один и тот же костяк в одной проявили неповторимость, в другой – унылую простоту, ничего не обещающую в будущем. Миссис Проктор заметила ее взгляд. – Да, – сказала она, – мы ни в чем ей не отказывали. Ни в чем. И не делали никаких различий. Она занималась музыкой, так же как Берил, только у нее способностей не было. Но мы всегда к ним относились одинаково. Ужасно, что все так кончилось! А на этой фотографии – мы в день крестин Берил. Это я, мистер Проктор, девочка и Салли. Она тогда была такой миленькой, и куда все делось!