Когда мы сели в Гвадалахаре, начался ливень, словно наш самолет прорвал перепонку в нижних слоях атмосферы. Пока мы шли от самолета к зданию аэропорта, я держал над головой газету, но все равно промок насквозь и одежда липла к телу.
Обменяв мокрые доллары на сухие песо, я попросил кассира подыскать мне таксиста, говорящего по-английски. Тот перепоручил это носильщику, вскоре вернувшемуся с человеком в пластиковом плаще, улыбавшимся из-под мокрых усов.
— Куда прикажете, сэр?
— В Ахихику, если там есть отель.
— Есть, сэр, и очень симпатичный.
Через покрытую лужами стоянку он провел меня к почти новой «симке». Я сел на переднее сиденье.
— Мокрая погодка!
— Да, сэр.
Около получаса он угощал меня отрывками своей биографии. Как и медсестра, он выучил английский, когда жил в Центральной долине.
— Я был мокроспинником[7], — сообщил он не без гордости. — Трижды переходил границу. Дважды меня ловили и возвращали обратно на автобусе. Третий раз повезло, я добрался до Мерседа. Там и работал на полях четыре года. Знаете Мерсед?
— Знаю. Как условия труда?
— Не очень. Но платили хорошо. Я заработал достаточно, чтобы вернуться домой и завести свое дело. — Он похлопал по рулю «симки».
Черные холмы остались позади, мы выехали к озеру. Тускло заблестела водяная гладь, испещренная волнами. Из-под самых фар врассыпную бросилась стайка ослов. Я глянул на них в заднее стекло, залитое потоками дождя: они казались странными карикатурами на лошадей.
Из темноты впереди стали выступать башни церкви, а за ними дома пониже. Дождь лил не так сильно, а когда мы доехали до городка, и вовсе прекратился. Хотя был уже одиннадцатый час вечера, у дверей домов копошилась детвора. Взрослые прогуливались по моментально просохшим улицам, мощенным булыжником.
На углу центральной площади старуха в платке продавала что-то вроде рагу из большого горшка, стоявшего на деревянном столике. Я успел почувствовать странный пряный запах кушанья, когда мы проезжали мимо: в этом запахе была надежда и сомнения. Короче, запах Мексики.
Когда мы оказались в posada[8], я почувствовал себя ближе к дому. Ночной портье оказался американцем средних лет по имени Стэси. Он обрадовался моему появлению. Вестибюль с колоннами имел запущенный вид. Стэси, я и мой таксист, зашедший в отель, были единственными живыми существами в обозримом пространстве.