Уже подплывая к городу, я насторожился еще больше – с чего бы вдруг гонец, привезший грамотку и ставший нашим провожатым, распорядился сменить маршрут и повернуть в реку Коростень – вон же главная пристань, на Волге, рукой подать, так зачем сворачивать налево?
Вызывало подозрения и место, которое Дмитрий выбрал, чтобы принять нас с Федором. Нет чтобы пригласить в сам город, так вместо этого мы покатили к Спасо-Преображенскому монастырю, якобы помолиться.
Гадал я, в чем дело, недолго. После нашей второй молитвы, которую мы по настоянию государя совершили, спустившись в подвальный притвор, где находились саркофаги с телами святых и благоверных ярославских князей, Дмитрий задержал меня. Махнув рукой Басманову, чтобы они с Федором нас не ждали, мы сейчас их догоним, он принялся мне пояснять, кто именно и где лежит, а также чем прославился тот или иной чудотворец, которых среди покойников насчитывалось аж трое, и только потом повел наверх, к выходу.
Я даже не успел спуститься с церковной паперти, как меня повязали. Невозмутимая иноземная стража споро и деловито схватила меня за руки, а в довесок сзади кто-то шарахнул чем-то тяжелым по голове, и я потерял сознание.
– Очнулся? – спокойно поинтересовался Дмитрий, когда я открыл глаза. – Вот и славно.
Ничего славного в своем положении я не ощущал – руки и ноги связаны, голова трещит от боли, вдобавок низкий потолок кельи, в которой я лежал, время от времени начинал плыть куда-то в сторону – видно, здорово меня приложили.
Однако государь проигнорировал мое болезненное состояние и, заметив, что я открыл глаза, приступил к обвинениям. Но едва он начал говорить, как в келью вбежал заполошный алебардщик и доложил, что ратники, прибывшие с царевичем и князем, ни в какую не желают сложить оружие. Более того – они уже изготовились к бою.
Дмитрий угрюмо поинтересовался, сообщили ли им, что сей приказ отдан самим государем, на что прибежавший торопливо закивал головой и уточнил, что сказывали о том не один раз, но они все равно отказываются повиноваться до тех пор, пока им не предъявят князя.
Государь, озлившись и побагровев от ярости, заорал, что ему стыдно таковское даже слушать, ибо людишек костромских вшестеро менее, чем их, но тут же умолк, зло скрипнув зубами, ибо понял, что затевать бой близ монастырских стен ни к чему.
Повернувшись ко мне, он относительно спокойно осведомился, могу ли я утихомирить своих ратников, намекнув, что от моего послушания будет зависеть дальнейшее содержание нашей с ним беседы.
Я кивнул и протянул свои руки, пояснив, что связанному воеводе его гвардейцы могут и не поверить.