– Ранее речь шла о заступничестве, – напомнил я, – а это другое. На помощь от них в случае чего лучше не надеяться. Зато если они встанут против, то напакостить у них получится запросто. Гадить вообще куда проще, чем делать добро.
– А почто ты солгал ему, будто у нас самих с деньгой худо? – попрекнул он. – Митрополиту лгать – грех вдвойне.
– Ничего не солгал, – возразил я. – По моим прикидкам, с деньгами у нас и вправду беда – надо куда больше, чем имеется.
– И ста тыщ не хватит?! – ахнул он.
– Поглядим, – туманно ответил я.
– А отказал в людишках ратных почему? Али и впрямь Дмитрий Иваныч повелел, что ты с ними…
– Да ничего он не повелел, – отмахнулся я. – В смысле есть одно поручение, но оно касается только следующей зимы, хотя готовить наших гвардейцев начнем не откладывая. Но главное в другом. Вот ты сам как себе представляешь их помощь?
Федор смущенно помялся, чувствуя подвох, но поведал, как он видит будущую картину. Получалось, один десяток дружно рубит своими бердышами деревянных идолов, еще сотня охраняет, а затем поп или монах – неважно, кто именно будет – с помощью тех же ратников ведет зырян к церкви или к ближайшей реке, загоняет в воду, крестит, и все довольны и счастливы, ибо осиянны светом истинной веры, коя…
Дальше слушать я не стал, перебив на полуслове, и ехидно поинтересовался, неужто сам Федор так легко, без малейшего сопротивления, отрекся бы от Христа и сменял бы его, ну, скажем, на Магомета.
Царевич вытаращил на меня глаза, возмущенно завопил, что это совсем другое, ибо у него истинная вера. Но я не дал ему углубиться в доказательства ее истинности, пояснив, что для того, кто верит, причем вне зависимости в кого именно, его вера всегда истинна, и просто так, вдруг, он ее менять не станет, во всяком случае, добровольно. Следовательно, придется их примучивать, для чего митрополиту и нужны наши ратники.
– Но ежели во благо… – робко протянул Федор.
– Одно дело – защищать свою веру, но совсем другое – насильно заставлять отречься от своей. Да и у меня гвардейцы, а не палачи, чтоб огнем и мечом…
– Мыслю, не дойдет до смертоубийства, – перебил Годунов. – Владыка сказывал, что зыряне – народец тихий.
– А речь не про них, – уточнил я, – а про их богов. Пока в них верят – они живые. Их капище и есть церковь, их деревянные изваяния – это наши деревянные иконы с ликами святых, а ты предлагаешь, чтоб ратники…
– Дак мы их просветим, кому должно молиться. Просветим, и они сами узреют истину.
– Вот пусть его люди и просвещают, но мирно и без нас, – отрезал я, – ибо сжечь не значит опровергнуть, как сказал один монах.