На всякий случай я еще раз подчеркнул слово «общее», пояснив, что ныне престолоблюститель затеял огромное строительство, в том числе первую школу для детишек, причем без разбору, какого рода-племени, чтоб на святой Руси через десяток лет всякий ведал и счет, и грамоту. А еще он…
Разумеется, я не стал упоминать о стекольном заводе и ткацкой мануфактуре, да и ни к чему вдаваться в такие уж подробности. Вместо этого я сказал, что их труд будет оценен по заслугам, а деньги, которые они заработают на строительстве, пойдут на достойное их содержание.
Кроме того, царевич повелел мне до Рождества Христова рассмотреть все совершенные ими преступные деяния и каждому определить конечный срок пребывания в остроге, по истечении которого арестант будет отпущен на свободу и даже наделен полуполтиной за каждый год работ, чтоб было на что жить на первых порах, пока он не подыщет себе работу. Плюс к этому сроки, которые будут определены, наиболее усердным труженикам предполагается скостить. Разумеется, в зависимости от их рвения на работах.
Закончив говорить, я оглянулся на Годунова. Последнее слово всегда должно быть за главным, если он присутствует, о чем я заранее предупредил царевича. Федор Борисович не подвел. Говорил он кратко, как я и советовал, но столь проникновенно, что у меня бы так никогда не получилось.
– Так что, поработаем? – подытожил он, обращаясь к арестантам и ласково улыбаясь им.
– Да мы уж и без легот расстараемся! – выкрикнул кто-то, и его тут же поддержали остальные:
– Так поусердствуем, что токмо держись!
– Горы свернем!
– Из кожи вон вылезем, ежели повелишь!
– А руки и впрямь стосковалися. Ныне что ни дай – все сполним.
Насчет последнего, то есть о руках, я оговорил особо, но уже после ухода царевича. Мол, вполне вероятно, что кто-то из узников до того, как попасть сюда, обладал каким-либо художеством[52], которым хочет заняться и тут, так что пусть он об этом поведает, и, возможно, удастся подыскать для него что-то соответствующее прежнему роду занятий.
Вот так в Костроме образовались пять строительных бригад численностью по сорок человек в каждой, а вдобавок в том же остроге сыскалось после тщательного опроса больше трех десятков умельцев – скорняки, швецы[53], плотники, столешники, печники, сапожники, кузнецы и прочий мастеровой люд, за которых я мысленно поблагодарил бывшего воеводу.
Получалось, что попутно я смогу решить и некоторые задачи по обеспечению своих ратников маскхалатами, поскольку в моем распоряжении оказалось аж двое швецов, один из которых – Охрим Устюгов – угодил в острог вместе с тремя подмастерьями.