Финн наклоняется ко мне. Дыхание у него сладкое, как нектар; он явно съел не одно пирожное, а куда больше.
— Я продал «морриса».
Я торопливо прячу деньги.
— И кто же дал тебе за него так много?
— Да какая-то глупая туристка, она решила, что «моррис» просто очаровательно выглядит.
Финн улыбается мне, его кривоватые зубы кажутся очень яркими на фоне перепачканного углем лица, волосы у братишки растрепаны… Я чувствую, как расплываюсь в улыбке.
— Наверное, это ты показался ей очаровательным. Улыбка исчезает с губ Финна. Как гласит одно из правил его личного кодекса, никому не следует упоминать о том, что Финн может показаться привлекательным представительницам противоположного пола. Я не знаю, в чем смысл этого правила, но оно сродни тому, которое запрещает благодарить Финна. Как-то это связано с комплиментами, которые Финну не нравятся.
Ну, неважно, — говорю я. — Отличная работа. — Вот только, — говорит Финн, облизывая пальцы, — я не знаю, как мы теперь доберемся до дома.
— Если выдержу парад наездников, — отвечаю я, — я перенесу тебя на своих крыльях!
Шон
Скорпионьи барабаны выбивают отрывистую дробь, когда я пробираюсь через толпу, заполнившую все улицы Скармаута. Воздух настолько холоден, что обжигает легкие; ветер приносит множество незнакомых запахов. Пахнет едой, которую готовят только в дни бегов. Пахнет духами, которыми пользуются лишь женщины с материка. Пахнет горячей смолой, тлеющим мусором, пивом, пролитым на камни мостовой. Этот Скармаут груб и голоден, он шумен и суетлив, я не знаю его. У меня самого бега вызывают ощущение крови, сочащейся сквозь все улицы.
Впереди меня местные пробиваются сквозь толпу туристов, которые движутся медленно из-за выпитого и шумны от возбуждения. Но если ты уверенно придерживаешься нужного тебе направления, то даже пьяные расступаются перед тобой. Я проскальзываю сквозь людское море к лавке мясника, внимательно глядя вокруг. Я ищу Мэтта Малверна. Лучше видеть самому, чем быть увиденным, пока я не выясню, что он замышляет этим вечером.
— Шон Кендрик…
Я слышу свое имя, сначала произнесенное тихо, потом громче, но не останавливаюсь. Меня слишком многие узнают сегодняшним вечером.
Я иду дальше, смотрю мимо людей на город за их спинами. Его камни в свете уличных фонарей стали золотыми и красными, а тени — черные, и коричневые, и темно-темно-синие, и все это краски ноябрьского океана. К сте прислоняются велосипеды, как будто их вынесло сюда волнами, а потом волны отступили, а велосипеды остались. Девушки задевают меня, они звенят на ходу, потому что на их лодыжках висят колокольчики. На одной из боковых улиц горит костер, пламя вырывается из бочонка, вокруг огня собрались мальчишки. Я смотрю па Скармаут, а Скармаут смотрит на меня, и глаза у него одичавшие.