Пег записывает, ничего больше не спрашивая, да и в самом деле — почему она должна усомниться в том, что моя Дав — это кабилл-ушти?
Я прикусываю нижнюю губу. Пег ждет.
— Пятьдесят, Пак, — напоминает она. — За участие.
Я ощущаю легкую тошноту, доставая из кармана монеты. На один ужасный момент мне кажется, что денег у меня не хватит, но потом я нахожу то, что отложила на покупку муки. Я достаю их, но не опускаю в протянутую руку Пег.
— Погоди, — говорю я. И, наклонившись через прилавок, понижаю голос. — А есть… э-э… какие-то правила насчет лошадей? — Если меня дисквалифицируют и я потеряю свои деньги, мне будет по-настоящему плохо, — Насчет их… них…
Пег спрашивает:
— Тебе нужны правила?
Ей приходится поискать их. Мне кажется, что все таращатся на мое имя, записанное на доске, пока она этим занимается. Когда наконец Пег протягивает мне помятый листок бумаги, я быстро просматриваю его. Лошадей касаются только две строчки: «Жокеи должны заявить своих лошадей к концу первой недели, до начала парада участников Скорпионьих бегов. После этой даты замена лошадей не допускается».
Я снова просматриваю правила, но больше там ничего нет о лошадях. Ничего такого, что запрещало бы мне ехать на Дав.
Я наконец отдаю Пег монеты.
— Спасибо, — говорю я.
— Хочешь оставить себе? — спрашивает она, показывая на листок.
Вообще-то он мне не нужен, но я киваю.
— Отлично, — говорит Пег, — Ты — участник соревнований.
Я — участник.
Выйдя наружу, в темноту, я глубоко вдыхаю холодный воздух. Соленый морской запах уже почти не пробивается сквозь автомобильные выхлопы, висящие над улицей, но в сравнении с вонью пота и сырого мяса в лавке это кажется почти божественным. У меня кружится голова от переполняющих меня гордости и страха, и, кажется, зрение так обострилось, что я вижу каждую кочку на дороге передо мной, каждое пятнышко ржавчины на перилах над набережной, каждую волну на воде… Все кругом
Мэтт