Самых ярых сторонников Церкви всегда можно найти там, где она слабее всего.
Быть может, это из-за того, что, не будь они готовы к страданиям, пламя их веры быстро окажется задуто ветрами язычества — а может, эти ветра лишь раздувают огонь.
Раз так, не приходилось ставить под сомнение то, что Ив занималась ввозом статуэток. Спрос на них здесь был, это уж точно.
Но это, разумеется, не означало, что сомневаться не было нужды вообще.
Лоуренс купил у булочника немного ржаного хлеба и спросил дорогу. Едва увидев церковь, он не удержался от возгласа:
— Да это как склеп!
Перед Лоуренсом была не столько церковь, сколько каменный храм.
Знакомый внешний вид, но совершенно другая атмосфера. Лоуренс зашел через распахнутые двери внутрь помещения, где сколько-то человек совершали утренний молебен.
Одного взгляда на вход в церковь достаточно, чтобы понять, насколько она богата. Внутреннее убранство церкви должно создавать впечатление древности, иначе ее не будут уважать; но вход — дело иное. Когда ступени и двери портятся от потока людей, процветающая церковь тратит деньги на их починку. Выпячивание богатства в чистом виде.
Здешняя церковь, несмотря на поток входящих и выходящих людей, щеголяла превосходными вытесанными из камня ступенями.
Совершенно ясно было, что ренозская церковь деньгами не обделена.
Ну а что насчет ее расходов?
Лоуренс огляделся в поисках подходящего местечка.
Между церковью и тремя стоящими рядом мелкими домишками вглубь квартала уходил проулок. Совсем недалеко пройти по этому проулку — и окажешься в месте, до которого (и до обитателей которого) не доходят ни городская суета, ни солнечный свет.
Когда Лоуренс шел проулком, никто на него даже глаз не поднял.
Да, понадобится сильное заклинание, чтобы вывести их из этого сна.
— Да пребудет с тобой благословение Господне, — обратился Лоуренс к одному из них.
Прежде трудно было судить, этот человек спал или был мертв, но сейчас его глаза распахнулись.
— Хнн! …Ох. Милостыню не даешь, да? — в его голосе смешались предвкушение и разочарование.
Лоуренс оглядел мужчину от головы до пят — явно не служитель Церкви.
Протянув ему кусок еще теплого ржаного хлеба, Лоуренс с лучшей своей деловой улыбкой произнес:
— Милостыни не будет, боюсь. Я хочу задать несколько вопросов.
При виде хлеба лицо нищего залилось краской. Похоже, он не из тех, кто будет препираться по мелочам.
— Черт подери, спрашивай что хочешь.
Он пожирал хлеб со скоростью, удивившей даже Лоуренса, привычного к обжорству Хоро, затем ухмыльнулся во все зубы.
— Насчет церкви, — пояснил Лоуренс.