Я чувствовал себя маленьким и одиноким. На нашем полуострове в форме селедки стоял октябрь, и морозный воздух потрескивал от соли. Под бледным солнцем сверкали изморозью черепичные крыши, и голые, нагие деревья смотрелись силуэтами на фоне бурлящего моря. Никогда еще Тандер-Спит не выглядел холоднее или печальнее, и в душе я даже где-то радовался, что уезжаю.
– Господь проклял тебя! – крикнул мне вслед Пастор Фелпс, когда молчаливый мистер Пух-Торф стеганул лошадь и телега покатилась по скользкой булыжной дороге. – Тебе никогда этого не искупить! Вон! Отдайся проклятой столице, где столько порока, что его можно отскребать от стен!
Похоже, отец забыл, что это он сам – и Господь – пожелали отправить меня в Ханчберг. Ему ничем не угодишь, угрюмо подумал я, когда тирады отца затихли вдалеке. Я натянул шерстяную шапку на уши и поежился. В руке я сжимал холщовый мешок с самыми ценными пожитками: Библией, «Ракообразными» Германа и «Мировой историей» Хэнкера, четырьмя высушенными тыквами с матушкиной могилы, раковиной, подаренной Томми на прощание, ножом для рыбы от его матери и моим яйцом ската.
– До свидания, дорогой отец, – тихо прошептал я, когда сучковатые деревья полуострова уступили место островному кустарнику.
Моя новая жизнь началась.
Я знал о больших городах лишь то, что отец посчитал нужным мне поведать, а именно: что они обитель порока и кишат женщинами с дурной славой, сосудами скверны, которые рожают детей без благословения Божьего; что там нет ни любви к ближним, ни братской любви, а на улицах полно нищих с гноящимися ранами, которые уже не излечить.
Мой поезд из Джадлоу прибыл в Ханчберг, выбросив меня на запруженные улицы, где я сразу увидел то, о чем не сказал отец: в мире гораздо больше людей, нежели я когда-либо представлял. День был базарным, и центр города кипел как муравейник. Миллион голосов наполняли воздух – крики уличных торговцев, пронзительный женский смех, жалобные хныканья детей-попрошаек, протягивавших грязные ладошки за полпенни. Я брел через рынок – мимо стоек с кофе и устричных гор, тележек мясников и фруктовых прилавков. Все здесь клокотало и бурлило людьми – и при этом они являлись лишь крошечной крупицей населения мира! Шагая по булыжной мостовой в поисках Семинарии, я вдруг ощутил себя маленьким, незначительным и невидимым. Никто не пялился на меня, как в Тандер-Спите или Джадлоу, и не смеялся над моей походкой. Они слишком заняты, вскоре сообразил я, и поглощены своими делами. Я увидел, как мужчина с раскрашенным лицом жонглирует яблоками, и заметил, как юный карманник обирает толпу зевак. Возле церкви я высмотрел кучку женщин, глотавших джин и показывавших панталоны любому, кто удосуживался взглянуть. Вняв предупреждениям отца, я застегнул сюртук поплотнее и убыстрил шаг. Голова кружилась от света и звука. О странный, яркий и пугающий новый мир! Но сердце преисполнилось надеждой. Конечно же, здесь я смогу начать жизнь заново!