– Нет! – горестно воскликнул я и, пошатываясь, прыгнул вперед за склянкой. Я умудрился было схватить ее одной рукой, но на чем-то поскользнулся – без сомнения, на кожуре банана – и ослабил захват. Фартингейл потянул склянку, и в хаосе мельтешения рук емкость полетела вниз.
И разбилась внезапно и пугающе у ног Киннона.
Ад кромешный!
От лужицы на полу поднимался ужасный едкий смрад, и комнату мгновенно охватила паника – все прикрывали руками лица, давясь вонью.
– Быстрее! Уходим! – завопил Поппл сквозь кашель. – Открывайте дверь, пока мы не задохнулись!
– Несите воду! – давясь, кричал Гэнни. – Залейте это!
Все шумно и беспорядочно ринулись к двери, спасаясь от испарений; кто-то еще поскальзывался на банановых шкурках. кто-то визжал, кашлял, кричал, все в слезах, у всех течет из носа. Глаза жгло от химии и слез, но я остался стоять – взирая на разбросанные по полу осколки стекла и мою пуповину. Я застонал.
Киннон, студент-медик, зажал нос и присел на корточки, чтобы ее разглядеть. Кашляя, мы на пару рассматривали предмет.
– Странная у вас была мать, мистер Фелпс, – проронил он. – Сыграть с сыном такую шутку.
– Шутку? – слабо переспросил я. – То есть, шутку? – Голова шла кругом.
– Ну что, приятель? – спросил Киннон. – Пойдем отсюда?
Но я не смог ответить. Киннон вытер рукавом рот и нос и снова закашлялся.
– Как это шутку? – в конце концов пробормотал я. Голос у меня звучал, как у миссис Фелпс на смертном одре. И вдруг я увидел ее черное легкое на белой простыне. Она думала, это ее душа. – Какую шутку?
Мы вместе посмотрели на предмет, от которого поднимались пары формальдегида. Киннон глянул на меня.
– Потому что это не пуповина, – наконец произнес он.
– А что тогда? – еле вымолвил я. Меня мутило, я задыхался от поднимавшегося смрада.
Впрочем, вопрос был излишним – любой мог сказать мне, что это.
Господи, помоги.
– Успокойся, – прокашлял Киннон. – Наверное, она просто пошутила.
Основание позвоночника содрогнулось от жуткого, безумного узнавания; я перегнулся через Киннона, и меня вырвало ему на колени.
Из пятнадцати студентов-теологов, которых должны были рукоположить на следующее утро, один так и не явился на церемонию. Потому что я сбежал.
На полу я увидел хвост.
Я прашу вас ПОНЯТЬ адно, Пастор Фелпс, – писала Акробатка, – Абстаятильства были асобеными.