Десь есть мущина, Хиггинс, он меня кормит, меняет ВЕДРО. Када мы атплываем, спрашываю я. И куда.
Он не знает или так гаварит.
Но Он сказал мне, что есть СПИСАК, u када мы дастанем все па СПИСКУ, мы сможэм вернуца дамой.
А что там, на этом Списке, гаварю я.
Жывотныя, гаварит Он. Жывотныя, причем па парам, УРА!
Здесь отсутствует несколько строк, но дальше на странице рассказ продолжается:
…итак ани преносят мне ЕДУ и воду. Вылевают ведро с мачой и дерьмом. Затем вазвращаеца Капкан. Удобна? Спрашываит Он. Ублюдак.
Мы паедим в ДАЛЬНИЕ СТРАННЫ, де ты будишь КАРАЛЕВАЙ, гаварил Он в ноч нашэй встречи, када я ТАНЦАВАЛА в каролефском Хэрбе. Давным давно.
Выпусти меня из КЛЕТКИ, гаварю я. Я плачу и кричу. Зачем эта все, гаварю я. Пачему ты не можэш абращаца са мной как с лэди.
Патамушта теперь ты ЖАВОТНАЕ, гаварит Он.
Харашо, я жывотнае, гаварю я, я КАРОВА, гаварю, я глупая КАРОВА. Он все ещо имеет власьть нада мной. Не знаю пачему. Я все ещо люблю Его, даже када Он закрываит дверь КЛЕТКИ и снова аставляит меня в темнате.
Ты же ЭТАВА ХОЧЕШ, гаварит Он. Жэнщины МИЧТАЮТаб этам.
Я аткрываю рот, но слов штобы выразить то, што я чуствую, не сущаствуит. И я НИЧАВОШЕНЬКИ не магу большэ сделать. Патамушта теперь КАВЧЕХ плывет.
Глава 15
Да здравствует смерть
Кого пригласить, а кого не стоит, какие буфы из рюша больше пойдут подружкам невесты, хватит ли на всех шампанского, поладит ли родня: наверное, лет с трех нормальная здоровая девочка проводит многие часы в компании любимой куклы, мучительно размышляя над деталями будущей гипотетической свадьбы. Миссис Шарлотта Скрэби, не будучи ни нормальной, ни здоровой, ни девочкой, а вдобавок являясь уже замужней и вообще-то мертвой, давно интересовалась церемонией более мрачного характера, связанной не с белым кружевом, но с черным. Сколько счастливых часов провела она, готовясь к этому дню! Земля к земле, тлен к тлену, прах к праху! Дин-дон, пусть звенит кругом погребальный колокольный звон! Время жить и время умирать, время любить и время ненавидеть,[85] время надрываться от рыданий и долго и громко сморкаться в большой черный платок!
– Это были чудесные похороны! – похвалялась Опиумная Императрица перед Эбби Ядр сто пятьдесят лет спустя. – Не то чтобы я хвасталась, но это – один из самых волнующих праздников, на которых я бывала.
Согласно завещанию миссис Скрэби, детально изложенному в документе страниц на двадцать пять, церемония прошла весьма помпезно: акры остроконечных восковых лилий, слезные реквиемы один за другим, черное конфетти, белые лица, льстивая надгробная речь, сочиненная лично Императрицей и зачитанная горбатым священником, и звучная органная музыка без конца. Многие благодарные прежние клиенты Императрицы – с обеих сторон Великой Грани – сидели среди почтительной и строгой публики. В первом ряду Фиалка Скрэби в траурном облачении промокала глаза, когда в церковь внесли гроб, увенчанный горой лилий и любимой старой лисьей шкурой Императрицы.