Едва преграда была устранена, Новак вбежал в полутемное помещение. Светильник погас, но от взрыва загорелась солома, устилавшая пол, а потому в неясном сете он увидел всех троих: двое как ошалелые мотали головами, третий, скорчившись в позе эмбриона, оглашал помещение стонами, полными боли. Три быстрых выстрела – и три трупа с простреленными головами.
Андрей вышел во двор: там уже вовсю орудовали его люди с боевыми ножами в руках. Быстро, но без суеты они проводили контроль. Брать пленных в планы Андрея не входило: никто из них не заслуживал его жалости. Да, решение принимал капитан наемников. Да, они только выполняли приказ, но никто не попытался даже усомниться в правильности решения, принятого им, никто даже и не подумал вспомнить о хваленой чести наемника. Так что для Андрея и его людей здесь не было невиновных.
Двое успели спрятаться на сеновале, но они были настолько напуганы внезапным избиением, что даже потеряли свои арбалеты. Скорее всего, это были новички: ветеран никогда не расстанется со своим оружием, ибо оружие – это страховка его жизни. Андрей услышал, как с сеновала послышались мольбы о пощаде, которые закончились судорожными всхлипами и мерзким бульканьем перерезанного горла. От услышанного у него даже мурашки пробежали по спине. Почему-то сразу вспомнилась некогда случайно увиденная запись на мобильнике, на которой бородатый кавказец перерезал горло вот так же молящего о пощаде парнишки. Так чем же он лучше? Да всем. Тот кавказец делал это с улыбкой, картинно позируя перед камерой, он получал удовольствие от совершаемого, и резать у него не было особой необходимости, в конце концов они использовали пленных как рабов или товар для получения прибыли, и убивать никакой практической необходимости у них не было. Они же просто делают грязную работу войны, стараясь не оставлять у себя за спиной врагов. Да, она уже началась. И не имеет значения, что первыми под удар попали те, кто еще вчера бился с ними плечом к плечу против общего врага. Сегодня они оказались гораздо хуже, так как нацелили свой удар им в спину. И пусть это выразилось только в том, что они хотели просто бросить их и уйти, – своими действиями они обрекали на смерть и тех, кто еще оставался здесь, и тех, кто имел все шансы не успеть уйти в безопасное место. Они фактически вонзали нож в их родных и близких. Так достойны ли они сожаления? Нет. Ни жалости, ни угрызений совести, только мрачное удовлетворение от содеянного.
Лагерь гудел как растревоженный улей. Люди метались из стороны в сторону, не зная за что хвататься. Начиналась самая настоящая паника. Орки! Совсем скоро здесь будут орки! Женщины хватали детей, прижимали их к груди, потом оставляли их и лихорадочно начинали собирать вещи, потом вдруг осознавали, что это не главное, и вновь бросались к детям, но крестьянская хозяйственность или, если хотите, жадность опять брала свое, и они вновь кидались к своему, пусть и небогатому имуществу.