– Половина восьмого, – сказал Илья, – а ни людей, никакого движения. Суббота ведь все-таки.
– Что ж, глушь.
Но словно изо всех сил стараясь поспорить с этим утверждением, Чухлома продемонстрировала оживление: возле одного из каменных зданий толпилась молодежь – курили, переговаривались, посмеивались, – а из-за двери, окон прорывалась танцевальная музыка.
– Ух ты! – шутливо, но тихо, чтоб не привлекать внимания, изумился Роман. – Дискач.
Илья поддержал шуткой:
– Забуримся, отожжем?
– Мо-ожно, слушай.
Музыка, группка ребят и девушек моментом оживили Романа, и захотелось посмотреть, как тут танцуют, как одеваются, как вообще выглядит чухломская молодежь. Тем более что он уже лет пять не бывал на дискотеках – последний раз на Форуме молодых писателей в подмосковном пансионате «Липки». Но это тоже нельзя назвать нормальной дискотекой – танцевали все свои: прозаики, поэтессы, критики. А вот на такой, школьной или домкультуровской, не бывал вообще лет… Да чуть ли не со школьных времен.
Внушая себе, что побывать на дискотеке необходимо, Роман вслед за Ильей вошел в гостиницу.
– Наконец-то! – обрадовалась та же женщина, которая их прописывала утром. – Я уж избеспокоилась!
– А что?
– Да как же, ночь, а вас нет и нет.
– Гуляли.
– И не мы одни, – добавил Роман, – там у вас дискотека…
– В школе? Там каждую субботу прыгают, да. Но дети, им надо порезвиться.
– А клубы есть у вас? – стал ввязываться в беседу Илья. – Дворец культуры?
– Есть Дом культуры. А толку? В основном всё в школе проходит – и спектакли, и танцы.
Илья еще хотел что-то спросить, но Роман потащил его на второй этаж, в номер.
Полежали на кроватях, потом выпили понемножку. Сходили в находящийся в торце коридора туалет.
– Что, чайку, может? – предложил Илья.
– Да ну его, давай лучше водки. И – на дискач.
– Ты серьезно? – Илья вроде как слегка обиделся. – Полчаса назад умирал, а теперь – как огурчик.
– Ну так – попал в более-менее человеческую обстановку и ожил. – Роман налил в стаканчики граммов по тридцать; из боковинки одного посочилось. – Черт, треснул! – Перелил в чашку, которую дала женщина из окошечка. – Ладно, Илюх, за поездку. Пока все нормально. – И когда выпили, закусили подвядшими уже пирожками, заговорил другим, грустным и проникновенным голосом: – Знаешь, я там, под елкой, когда задремал, увидел дом, где жил в детстве, бабушку свою… Она в окне стояла, варила маслята… И на меня посмотрела, улыбнулась так, знаешь… по-доброму. Даже не столько по-доброму, а как-то… ну, зовуще, что ли. И вроде бы рукой поманила. А она умерла лет двадцать назад. – Роман передернулся от побежавшего по телу озноба; и только сейчас, когда сказал об этом, ему стало жутко.