– Скотина ты, Вадька, - сказал я.
Он принял это за комплимент.
– Завидуешь?
– Нет. Люди к тебе с открытой душой, а ты…
– Они, думаешь, овечки? Как же! За киноактера дочку пихнуть хотят.
– Ну какой ты актер! Трепло.
– Это неважно. Они воспринимают меня как актера…
В тот день я получил посылку - маленький ящичек, обшитый стареньким стираным полотном. Ткань была мне знакома: она служила занавеской в кладовке. Воспоминания захватили меня. Я смотрел на крупные стежки и думал: «До каждой нитки дотрагивалась мама».
– Что задумался, давай открою! - прервал мои раздумья Куцан.
Я промолчал. Тогда он вспорол перочинным ножом ткань и отодрал хрустящую фанерную крышку.
– Ого, старики раскошелились! Шоколадные конфеты! Печенье. Мармелад. Все покупное, магазинное. Они тебя еще дитем считают - одни сладости. Напиши, чтобы в другой раз горькое прислали. - Куцан пощелкал под скулой и запихал в рот сразу две шоколадные конфеты.
Я смотрел на вспоротую упаковку, и мне до слез стало жаль мамину занавеску. Ведь она была согрета теплом ее рук.
С этого дня я невзлюбил Куцана. В каждой его фразе звучала циничная практичность.
– Снежинка и та крутится, прежде чем лечь, - место выбирает, - поучал он молодых солдат, - а человек тем более должен о своей пользе думать!
Папиросами он не делится: в пластмассовом портсигаре всегда оказывалась последняя. А я сам видел, как он из пачки перекладывал в портсигар одну папиросу для следующего перекура.
Пользуясь властью командира отделения, Куцан назначал на все работы только молодых солдат:
– Старики свое отработали, теперь ваш черед.
Он постоянно выменивал у первогодков то ремень, то шапку - у нас было все новое, а он готовился к увольнению. Однажды вечером, после беседы о сочетании общественных интересов с личными, Куцан цыркнул сквозь зубы:
– Все мы святые - глаза в небо, а руками по земле шарим!
Раскусив Куцана, я, однако, открыто против него не восстал. Не посмел. Молчали и другие солдаты нашего отделения. Не желали, видимо, «выносить сор из избы». Раздор в отделении подорвет репутацию коллектива, а авторитет его нам дорог. Мы просто ждали возвращения сержанта и Жигалова, надеясь, что они поставят Куцана на место. Никто не подозревал, к какой беде приведет это безучастное ожидание.
Теперь я презираю себя за малодушие. Как мы встретимся с Кузнецовым, если он останется жив? Готовились вместе идти в бой, не щадить себя ради товарища, и вдруг по нашей вине Кузнецов едва не погиб.
Я представляю себе темную ночь, вижу, как раненый Степан ползет, напрягая последние силы; за ним остается черный след крови. Он теряет сознание. А мы в это время с глупыми, улыбающимися рожами заговорщиков делали все, чтобы Кузнецова не искали!