- Война меняет нас, ты заметила? - спросил Персей. - Раньше я бы долго не мог успокоиться от вида смерти, теперь, вот, мы едим тут с тобой, будто и не было ничего. Странно, мы ведём себя так, будто действительно находимся на войне, хотя все уверены, что сейчас время мира.
- Ты прав, когда я убила впервые, а это произошло почти год назад, у меня на душе была такая тяжесть, что жить не хотелось, но мир меняется, и мы меняемся с ним. Я старалась нести смерть как можно меньше, но ты сам видишь, что сейчас мы словно на корабле, несомом бешеным штормом, и ничего уже нельзя контролировать. Только одно придаёт мне уверенности, только одно заставляет мою суть, не склонную, я думаю, к пролитию крови, идти по этому пути - чувство исполняемого долга. Оно пришло ко мне от Зены, именно она впервые в моей жизни следовала долгу столь спокойно и уверенно, что не оставляла мне никаких сил на сомнения. Я увидела это ещё в самый первый день, когда она ехала через поле... впрочем, сейчас не время для разговоров, мы упускаем нечто важное.
- Что же мы можем сейчас сделать? Только сидеть и ждать нам остаётся.
- Нет, пока мы сидим, фессалийка поднимает лаконскую чернь на восстание. Она же знала, что мы здесь одни, что Зена отсутствует, поэтому и напала, я уверена, что и Спарту она будет поднимать именно сегодня. Надо прорваться через окружающих нас и скакать к Дамону, сообщить ему, чтобы немедленно выступал.
Многие негодовали против такого риска, но Габриэль отказалась что-то менять, она велела подготовить отвлекающую атаку, решив взять с собой лишь Персея. Уже за полдень замысел был осуществлён, помогла не столько атака, сколько неготовность разбойников, что удивлённо наблюдали, как два всадника спускаются по тропинке с акрополя, рискуя переломать коням ноги. Пара конных фракийцев, специально оставленных Каллисто, пыталась было их преследовать, но девушка взяла в руку лук, смертоносность коего они успели узнать, потому и отстали.
До Спарты доскакали быстро, вокруг города залегла тишина, теперь вид его, огромного, как казалось девушке, издревле нарочито лишённого укреплений, потом же наспех окружённого валами с частоколом и рвами, порождал тревогу, на подъезде не было видно ни души. Уже на улицах, пустых и звонко отражавших цокот копыт, они увидели редких женщин в окнах или близ ворот домов, те сказали им коротко, что все собираются на агоре, ибо созвано народное собрание. Они и сами скоро увидели и услышали огромную толпу, что частично выходила за пределы площади, по многоголосому гулу было понятно, что люди сами ещё толком не знают главной темы этого собрания. Неплохо разбиравшаяся в пелопоннесцах Габриэль скоро поняла, что присутствовали практически одни лишь спартиаты, из периэков были лишь самые богатые, выделявшиеся своими одеждами. Девушка хотела, чтобы ей, как представительнице Зены и её воинов, кто-нибудь из магистратов объяснил причину собрания, поэтому смело начала пробираться к центру площади, рискнув оставить коней первым же встречным рабам с приказом отвести их на конюшню. Вооружённый вид её и Персея настораживал спартанцев, хотя многие из них также держали в руках мечи или копья, но полностью вооружённых было не видно.