Тишина. За окном слышалось лишь затаенное дыхание ночи.
«Нет, сейчас это в самом деле почудилось! — с облегчением вздохнул он. — Она поет в моей памяти. Не может сейчас трубить старый Блажич. Никак не может!» Отогнав эту мысль, он отчетливо увидел перед собой окутанный тьмою Тихий дол, погребок, похожий на череп, черный омут, черный граб и белые простыни, расстеленные на черной траве, увидел черные ивы, черный дуб на склоне, серый пояс цветущей гречихи, черные деревья и среди них дом Блажича, а перед ним — старика, посылавшего во тьму свою печаль. Светлая труба трепетала, словно стремясь вырваться из черных рук и улететь в ночь на крыльях своих звуков.
«Нет, нет! Об этом я вообще не должен думать!.. Сейчас я должен думать о Темникаре, и только о нем!..»
Призвав на помощь всю силу воли, он посмотрел в окно. Ночь, хотя и безлунная, была достаточно ясной и светлой, можно было различить стволы деревьев и серую пустынную аллею… Но аллея не была пустынной — по ней стремительно приближалась черная фигура.
«Яворка!» — догадался он, узнав стройный стан и легкую, летящую походку. Он напряг зрение, но что это: девушка не приближалась, наоборот — она быстро уходила прочь, а потом вдруг вовсе исчезла, словно бы растаяла. И все это длилось мгновение.
«И это тоже видение?» Он протер глаза и опять посмотрел в окно. Снова на аллее показалась черная фигура: она то приближалась, то удалялась и таяла. И снова все продолжалось мгновение.
«Что же это такое?» — спросил он себя. Он не сводил глаз с аллеи, но тщетно: аллея была пустынной, все тени оставались неподвижными.
— Привиделось, привиделось, — зашептал он, отворачиваясь от окна. — Устал я. Самое разумное сейчас — лечь и попытаться уснуть.
Он стал было раздеваться, но передумал. Он боялся ночи, хоть не желал в этом себе признаться.
«Нет, надо работать! Надо!» — убеждал он себя, садясь за стол. Он прочел то, что написал перед ужином. Фразы рассыпались, слова были глухие и вымученные, бесцветные и невыразительные — без тени поэзии, — мертвые и чужие. Он взял карандаш и принялся править, но вскоре им овладело отчаяние.
— Нет и нет! — подавленно качал он головой. — Не идет!.. Все выглядело таким ясным и законченным, а теперь… Что тому виной? Странная обстановка? Унылый мужик?.. Или его жена…
Петер Майцен вздрогнул — в дверь словно бы постучали. Он выжидал. Постучали громче, и дверь медленно отворилась, прежде чем он успел произнести хоть слово.
— Яворка! — воскликнул он, и его точно подбросило со стула.
В дверях стояла девушка, спокойная и прекрасная, а комната тем временем наполнялась необъяснимой печалью.