— Быть может, ты посмотришь, чем там дети занимаются? — вмешалась в разговор фрау Хут.
Майор взглянул на часы. Не успел он дойти до лестницы, как раздался звонок у двери.
Рената испугалась. Все прислушивались, но никак не могли разобраться, о чем именно майор говорил с пришедшим. Затем раздались шаги, щелкнул замок. Манфред встал.
Майор вошел в комнату. Чувствовалось, что именно этого он ждал весь вечер. Теперь на его лице настороженность и нетерпение сменились спокойствием.
— Тревога! — коротко сказал он.
Сердце у Ренаты учащенно забилось. Она схватила Манфреда за руку.
— Мне жаль, фрау Грапентин, — извиняющимся тоном начал майор. Так он еще не говорил. — К сожалению, я должен забрать вашего мужа.
— Я понимаю… я должна… а ваша жена…
— Поторопитесь, товарищ унтер–лейтенант, вам еще нужно зайти в общежитие.
— Слушаюсь! — Манфред вытянулся.
Увидев своего Великана в положении «смирно», Рената побледнела и как–то зябко пожала плечами.
Манфред вывел ее из комнаты. В комнате Ренаты он вытащил из своего чемодана какие–то вещички и лишь потом притянул к себе Ренату.
— Моя милая Тучка, я скоро вернусь.
— Вам пора, унтер–лейтенант! — раздался за дверью голос майора.
— Иду! — ответил Манфред, целуя Ренату.
— Фрау Грапентин, помогите, пожалуйста, моей жене.
— Слушаюсь, товарищ майор!
— Выше голову, мы скоро вернемся, — улыбнулся майор.
Через минуту шаги офицеров стихли на улице…
Несколько секунд после ухода Манфреда Рената стояла не шевелясь. Кроме Манфреда, у нее в Бергхайде из близких никого не было. «Одна среди чужих людей, — думала она. — Совсем–совсем одна».
Кто–то прошел по коридору. Рената выглянула из комнаты.
— Хочу посмотреть на детей, — объяснила ей фрау Хут. — Иногда они раскрываются во сне. — Она стала спускаться по лестнице и вдруг застонала.
Рената подбежала к ней. Привела ее в комнату, уложила на диван и вытерла ей пот с лица.
Фрау Хут немного успокоилась и вымученно улыбнулась.
— Что–то еще случилось?
Рената задумчиво покачала головой. Как хорошо, что она в случае необходимости сможет помочь женщине!
— Сколько вот таких тревог пережила я за десять лет! Но привыкнуть к ним все равно никак не могу. — Лицо у фрау Хут было виноватым, будто она за что–то просила прощения у Ренаты. — Когда полк уходит на учения, я в классе никогда не закрываю окон: все прислушиваюсь, прислушиваюсь, а полностью успокаиваюсь только тогда, когда он, голодный и грязный, возвращается домой. После событий на Кубе я стала особенно беспокойной. Любой вызов по тревоге может быть прощанием навсегда. — Она до боли сжала зубы.