Раз или два я готов был совершить зигзаг. Покончить с этим, сбежать. Но мне никогда не удавалось пройти через это. Я не мог представить себе жизнь без Изабеллы. И когда я это понял, я предложил ей выйти за меня замуж. Она молчала — не говорила ни «да», ни «нет». Просто смотрела на меня определенным образом. Словно, сделав ей предложение, я уронил себя в ее глазах.
Проулок Байарда ответвляется от Ворот Флетчера, неподалеку от Кружевного рынка. Нет необходимости выходить прямо на Верхний Лаз и прогуливаться там. Переулок Шерстяной Пряжи, Переход в Рабочие Дни, Маленький Холмик, Пустой Камень с открывающимся оттуда видом на Узкое Болото. Для тебя это всего лишь названия, а у меня они в крови, это мое родное. По обе стороны тянутся старые кирпичные склады, высоко вздымающиеся над твоей головой, разрезая на полоски небо. В свое время это были мануфактуры, принадлежавшие большим текстильным фирмам, семейным династиям эпохи индустриализации. В воздухе висела дымка от хлопковой пыли, стоял треск станков, ткущих кружева. Теперь многие из этих кирпичных коробок превращены в квартиры, иные стали ночными клубами, ресторанами, новыми колледжами. В проулках полно студентов, покупателей, молодых рабочих. Проходя мимо, ты улавливаешь обрывки их болтовни: «Фантастическое место… Все, что угодно, продают с порога… Невозможно купить квартиру дешевле ста восьмидесяти тысяч». И чем дальше ты идешь, тем больше всякого слышишь, тем более живым кажется этот район — он процветает, как и век назад, когда эти склады в последний раз являлись сердцевиной города.
Но постарайся увидеть все моими глазами. Когда мы с Изабеллой переехали сюда, район был в упадке, заброшенный. Никто не хотел тогда жить на Кружевном рынке. Фабрики и склады не работали уже не одно десятилетие, окна забиты досками, чтобы бездельникам было где писать граффити. То тут, то там какая-нибудь второсортная компания, производящая одежду, все еще пыталась выжить — грязная вывеска над дверью сообщала, что внутри еще жива коммерция. Бюстгальтеры, нейлоновые рубашки, трусы — ни одного модельера нет и в помине. Это было место, чье время было и прошло. В те дни никто не говорил о возрождении города. Все первопроходцы лежали в ящиках, заполнявших пригородные участки. Я спросил однажды Изабеллу, какой ее девиз в жизни. Она рассмеялась и сказала: «Никогда не жить в Барраттовском приюте».
Сто восемьдесят тысяч. А нам дом не стоил и восьмисот — тогда. Одному Богу известно, за сколько он пошел бы сейчас. Я так никогда этого и не узнаю. Он полон картин, воспоминаний, фрагментов жизни, с которыми я не могу расстаться. Мы купили его, чтобы он стал нашим домом. Большего мы не могли себе позволить. Да и не хотели.