Явную гнилость подсевшего к нему субъекта Юхим рассмотрел очень быстро, но одному было скучно, вот и смирился с не подходящим для «лыцаря» собутыльником. Под рассказы о порочности бенедиктинцев и подлости иезуитов и вырубился после опустошения очередной чарки. Похмелялся уже в своей, казацкой компании, а здесь и война подоспела, пришлось с выпивкой завязывать до поздней осени. Ох и плохо ему было… хотя до зеленых чертиков допиться так и не удалось, как ни старался. Организм бунтовал против резкого вывода алкоголя из дневного рациона и отказывался принимать внутрь сколь-либо серьезные порции любой пищи.
«И правда, что ли, стали меня опасаться? Вот будет смешно, если черти, наслушавшись баек обо мне, вообразят меня опасным колдуном… но если начнут мстить, будет совсем не смешно. Хотя после длительных попоек мне и раньше жрать не хотелось».
Васюринский курень Хмель отправил для зачистки – прижилось одно из словечек Москаля-чародея у казаков – маленьких местечек и замков на юго-востоке Волыни и запугивания укрывшихся в Луцке. Тысячи пехотинцев и полутысячи конников для взятия такой крепости заведомо не хватало, им такую задачу и не ставили. Возглавил курень имени самого себя Иван, передавший опять полномочия куренного заместителю и ставший наказным куренным. Из-за материальной ответственности куренной всегда должен был оставаться при курене и порученном ему для охраны имуществе. Учитывая наказание за пропажу любой мелочи, сдача и прием этого самого барахла проводились самым тщательным образом, никакой аудитор не подкопается.
Уже выйдя в поход, Срачкороб вдруг вспомнил отрывок из беседы с незадачливым бывшим иезуитом о существовании подземного хода прямо из построенного в центре собора за городские стены. Название собора у него из головы вылетело, но имея возможность тайно проникнуть в город… Он немедленно подъехал к другу, и тот тут же отправил его обратно, искать этого Марека-Николая.
Найти удалось быстро. В одном из шинков, не том, в котором они встретились. Был Марек опять пьян, да до того, что не соображал, без сознания за столом прикорнул. Пришлось заплатить за выпитое им. Дожидаться, пока очухается и расскажет, сколько должен шинкарю и должен ли вообще, не стали. Некогда. Юхим зло посмотрел на якобы расстроенного донельзя и готового вот-вот впасть в отчаяние работника общепита, сплюнул на грязный пол и отдал половину запрошенных денег. После чего приказал своим казакам, и они, взяв бывшего монаха под белы (точнее, грязные) руки, вытащили на улицу, привязали к седлу и так повезли, словно мешок с чем-то непотребным. Под вопли шинкаря о его скором разорении. Когда поляк верст через десять немного очухался, весьма удивился неожиданному изменению окружающей обстановки.