— Князь разве не оставляет распоряжения о наследовании? — удивился Горгий. — Странно…
— Вообще-то оставляет, наследую я. То есть мой будущий муж. Но я еще не сговорена, отец говорил, что присмотреться к женихам еще будет время…
— Ва, Балк, вот тебе и невеста! — воскликнул Горгий. — Хочешь стать горским князем?
Аник вспыхнула.
Балк, улыбнувшись, покачал головой и сказал что-то на своем языке.
— Он говорит, что стар для такой юной и прекрасной девушки, — перевел Горгий. — Он говорит, что жених твой должен быть горцем, молодым и красивым, как я. Помнишь, дочь Варгиза, я сватался к тебе, и твой отец ответил, что ты слишком молода для меня? Видишь, Балк так не считает. Ну, не горюй — найдем тебе жениха. Если у вас не осталось мужчин в роду, о тебе позаботится верховный князь.
— Мой отец еще жив, и, даст Бог, останется жив, — возразила Аник. Она чувствовала, что вот-вот заплачет.
— Да, все в Его воле, — согласился Горгий. — Раз так, я передам грамоту тебе, — он вытащил из кошеля, прикрепленного к поясу, свиток с красной печатью верховного князя. — Князь Горис освобождает пострадавшие княжества от уплаты королевского налога сроком на пять лет. По велению короля Марка налог прошлого и этого годов прощен полностью. За следующие три расплатится князь Горис с тем, чтобы потом в течение десяти лет долг был погашен. Ты поняла, дочь Варгиза?
14.
«Ва! — думала Аник, когда оставила гостей и искала по всей крепости Уту, — что за люди!»
Благородный Балк не понравился ей, показался неотесанным и грубым. Неужели в Межгорье все такие — да у нас любой пастух лучше умеет вести себя! А дерзость и бесцеремонность князя Горгия возмутили ее до глубины души — так говорить, так спокойно говорить о смерти ее, Аник, отца! Так шутить — да еще и сватать ей, Аник, этого Балка — спасибо, я найду себе жениха получше! И князь Горис — освобождает от налогов, чтобы потом мы платили вдвое, велика милость! Вот король — король действительно поступил благородно.
В лекарне Уты не оказалось. Князь Варгиз спал. Две старухи, приставленные Ниной, оказались знахарками, прежде отстраненными отцом Константином от лечения больных. Они тихо переругивались над постелью князя. Аник прикрикнула на них, прислушалась к дыханию отца. Дыхание было ровным, жара, скорее всего, не было. Зато жар был у Горди — в соседней комнате раненый дружинник метался по постели. Аник поднесла лучину к его лицу, и Горди открыл глаза.
— Дочь князя? — спросил он слабым голосом, — дай мне пить, дочь князя!
Аник принесла воды.
— Болит, Горди?
— Ничего, дочь князя, — попытался улыбнуться он, — было больнее. Было, как расплавленный свинец тек внутри руки. А сейчас ничего.