Мариам потасовала колоду, вытащила оттуда наугад карту — открылась трефовая дама. Дама была изображена в наряде бахристанской красавицы, в расшитом жемчугом лифе, в шелковых шальварах. Дама чем-то напоминала Фатьму — ту юную красавицу и мастерицу, которую к ее, Мариам, свадьбе прислал брат Хуссейн. Мариам с раздражением отбросила карту. Карта попала в очаг и загорелась, съеживаясь и корчась. Фатьма словно бы ожила и на глазах превращалась в седую и сгорбленную старуху, какой и была сейчас.
Мерзавка! До сих пор Мариам не могла вспоминать Фатьму без гнева.
Мало того, что она, предательница, помогла укрыться объявленной вне закона благородной даме Луаре, снабдила ее лошадьми и деньгами — и даму Луару так и не нашли; нет, она еще и сама сбежала от мести Мариам, и скрылась неизвестно где. И лишила ее, Мариам, лучшей мастерицы — хоть Фатьма уже и стала стара, и кружево ей уже не сплести, и не вышить изящный узор, но, как никто, могла скроить платье или шальвары, придумать новый фасон, чтобы смягчал недостатки фигуры, а достоинства, наоборот, подчеркивал, да так, что и самой старой и ушлой сплетнице двора не видны были ухищрения портнихи. И лишила ее, Мариам, Муртаза.
Конечно она, Мариам, виновата сама. Не нужно было знать Муртазу, что его сестра навлекла на себя гнев королевы. Но Мариам так привыкла к собачьей верности своего доверенного слуги, поверенного тайн, что и мысли не было у нее, Мариам, о том, что Муртаз может ее, королеву, упрекнуть хоть в чем-то!
А он упрекнул. Не словами — слова были вежливыми, как всегда, даже подобострастными, — но взглядом и жестом, тем, как он пошевелил пальцами.
«Султан-ханум, — сказал он, он единственный так ее называл — „султаншей“, — Фатьмы нет в городе. Она не принесет тебе вреда, она стара, и душа у нее добрая и чистая, как у жаворонка на заре. Не гонись за ней, султан-ханум!» — и сделал этот жест, то ли отгоняя что-то от себя, то ли отбрасывая…
Мариам повертела в руках колоду и бросила ее в огонь. Все равно без трефовой дамы пасьянс не разложишь. Нужно будет сказать дворецкому, Константину, чтобы выписал новую колоду.
Пожалуй, она отомстила Муртазу совсем не за его предательство, подумала вдруг Мариам. То есть и за его предательство, но больше всего — за предательство брата, Хуссейна, продавшего ее, Мариам, северному дикарю за каких-то десять лет мирной жизни. И из этих десяти он получил только пять. Кто-то другой — а не она, Мариам, — поднес Хуссейну чашу с «сердечным лекарством». А она, Мариам, смогла отомстить всего лишь Муртазу — за то, что любил сестру больше, чем ее, султаншу, султан-ханум, королеву Межгорья. Пока единственную.