— Не трогай невесту, дочь князя! Ей не до тебя сегодня, — тихо сказал он.
— А почему этот человек говорит то, чего нет? Разве он растил Прудис, разве он готовил угощение, это ведь сама Прудис коптила окорок и набивала колбасы, я-то знаю!
— Это человек с лживым сердцем и лживым языком, — ответил ей Джоджо. — Разве тебя не предупредила княгиня, чтобы ты слушала молча и не спорила, каким бы странным тебе ни показалось то, что говорят?
Княгиня действительно предупреждала Аник о том, что в селении шаваб многое может показаться ей непривычным, странным и неправильным, и строго-настрого приказала ни с кем не спорить и не задавать вопросов.
(— Ты слишком любопытна, — говорила княгиня, — пора тебе учиться сдерживать свое любопытство. Невпопад заданным вопросом ты можешь обидеть человека, к которому обращаешься. Я не хочу, чтобы потом говорили, что дочь князя Варгиза — невоспитанная, невежливая девочка, даже если это будут говорить люди шаваб.)
— Да, — ответила Аник Джоджо.
Обед, начавшийся еще до полудня, тянулся почти до сумерек. Горцы ели немного, пили тоже умеренно, хотя и хвалили пиво — этот напиток все-таки у шаваб получался намного лучше, чем у горских женщин. (Хильда как-то рассказала, что горцы прежде не знали, что такое пиво, и стали варить его только после того, как рядом с ними поселился народ шаваб). Зато вторая половина стола веселилась вовсю. Подвыпив, шаваб обнялись за плечи и, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону, затянули песню, в которой почти не было мелодии, но был ритм, непривычный для уха Аник, и резкие выкрики. Потом один из мужчин шаваб встал и спел песню, припев которой подхватывали хором, и хор этот звучал скорее ревом, чем пением. Прудис сидела, опустив глаза, красная, как вареная свекла. Аник ненароком взглянула на Джоджо — он сидел, сдвинув брови, и щеки его тоже порозовели.
— Дочь князя, ты понимаешь их язык? — спросил он у Аник, когда певец, сопровождаемый громкими хлопками и одобрительными возгласами, закончил, наконец, свое пение.
— Немножко, — ответила Аник, — когда медленно говорят, и то не все. А когда поют, совсем не понимаю.
— Это хорошо, — сказал Джоджо, — они пели плохую песню, совсем не годится такая песня для свадьбы, и для ушей дочери князя. Тьфу! — Джоджо сплюнул в сторону.
Хейнц заметил этот плевок.
— Что такое, тебе не нравится песня? — спросил он с насмешкой, — может быть, ты споешь лучше?
— Нет, — ответил Джоджо, вставая, — не то, чтобы я не мог спеть, но пора и честь знать. Нам нужно еще вернуться сегодня в крепость. Спасибо тебе, хозяин, за угощение, пожелаем молодым счастья, и да будет их союз благословен потомством!