— Женщина не поле, не луг, не огород: ее нельзя удобрять, — кричал дедушка Либен. — Коли бог не дает детей, никакие лекарства не помогут.
У дедушки Либена трое сыновей: двое женатых, третий холостой, и бабушка Либеница высматривает для него невесту. Вот почему дедушка Либен подружился с Хаджи Генчо, у которого есть премиленькая, прехорошенькая дочка, румяная да беленькая, как кровь с молоком, черноокая и чернобровая, — брови, как тонкие пиявки, глаза, как вишни, зубы, как жемчуг, стройная, словно молоденькое деревцо, и в то же время умная, ловкая, работящая, веселая, домовитая. Так описывал ее сам дедушка Либен, — и как же, скажите на милость, не ухаживать ему за Хаджи Генчо! Дедушка Либен любит, чтоб у него в доме все было здоровое и красивое. На этот счет он выражается так:
— Не хочу видеть у себя в доме ничего безобразного, чтобы куры не пугались.
И лошади, и петухи, и утки, и невестки, и внуки — все у него должно быть красивым.
— А не то с глаз долой, — говорит он, махнув рукою.
Он очень гордится красотой обеих своих невесток. И на этот раз выбор будущей снохи не случаен.
— Мне подай невестку хорошенькую да умницу, а все остальное — пустяки. Не верю я поговорке: «Бери собаку хорошей породы, а девицу — хорошего рода». На черта и род ее, коли сама она безобразная? Благородства-то на лбу у ней не написано, а красота и ум сразу видны.
Таково мнение дедушки Либена, а что он забрал себе в голову, того сам дьявол не вышиб бы оттуда…
Наконец младшая сноха дедушки Либена приносит четырехугольный столик, накрывает его красной липисканской>{21} скатертью и ставит подогретую водку и закуску.
Хаджи Генчо, выпив рюмку, произносит:
— В жизни своей, бай Либен, не пил я такой славной водки. Право, можно подумать, что волшебники гонят ее у вас. Сладость неописанная!
И Хаджи Генчо улыбается так, что одна бровь ползет у него вверх, а другая опускается вниз.
— В том-то и дело, Хаджи, что водку я гоню сам и, смело могу сказать, делаю это неплохо… Как русские приходили, угостил я их такой водкой, что они, воротившись к себе в Московию, рассказывали про нее самому московскому царю, и Суворину, и Темкину. И Темкин сказал: «Вот так водка! Сразу видно: молодец этот дедушка Либен, коли такую водку пьет». Это мне московский странник-монах рассказывал, который, идя на Святую гору, через Копривштицу проходил… Тот самый, что у меня целых два месяца прожил.
Хаджи Генчо прекрасно понимает, что или дедушка Либен выдумывает, или монах был из тех, что соврут — недорого возьмут, но не противоречит, так как еще не пообедал. Он только бормочет себе под нос: