— У нас вся жизнь впереди.
Возвращаемся домой. Перед нами — затылок, ребенок так близко, что можно до него дотронуться.
Теперь психолог нам доверяет, ободряет нас. Нам не вручат кота в мешке. Будет возможность выбора, состоятся предварительные встречи.
— Мы не будем выбирать, — сказал Диего.
Первый ребенок, который сюда войдет, который посмотрит на нас, будет нашим. Детей не выбирают, это не рыба на прилавке.
Мы готовы к отцовству и материнству.
Прощаемся с нашим психологом в пиццерии. Пицца отвратительная, моцарелла с дерьмом, в жизни не ела ничего противнее. Плачем все трое.
— Никогда не встречала таких славных ребят, таких искренних, как вы, — грустно говорит психолог.
Наш запрос отклонен. Мы не можем быть усыновителями. Из-за судимости Диего. Этот следователь с рыбьими глазами основательно подошел к делу.
Папа принес мушмулу — Диего ее очень любит. Помыл, разрезал плоды.
— Уедем отсюда. Поедем жить в Исландию.
Диего стоит у окна. Я смотрю на его затылок.
Я выросла. Странно, но я чувствую: что-то нас ждет. Хотя сегодня вечером эта вера в будущее кажется особенно нелепой.
Гойко в плохом настроении. Он выглядит старше своих лет, по-стариковски волочит ноги, размахивает руками, раскрыв большие ладони. Напоминает мне старую заброшенную мельницу, какие стоят вдоль берега Дрины. Приземистый корпус из потемневшего кирпича, крылья сломаны — того и гляди упадут… но она по-прежнему с надеждой смотрит в небо, ждет ветра.
— Я не думал, что зло так живуче, что мое поколение будет ворошить прошлое, откапывать погибших во Второй мировой, в сражениях с турками… только затем, чтобы снова сеять ненависть… не могу в это поверить, у нас вся жизнь была впереди… концерт «U2», любимая девушка, чего нам не хватало? Почему мы выбрали худое семя, отравленные колодцы, гниющие останки?
Мы сидим на автобусной остановке под навесом из матового пластика — три усталых туриста, которые потерялись, но им на это наплевать, потому что они никуда не спешат. За нашей спиной — металлический диск крытого бассейна, из-за переплетенных черных труб он похож на скелет какого-то доисторического животного. Перед нами — широкая пустая дорога, дождь недавно закончился, оставив на обочинах грязь. За проехавшим стареньким «опелем» тянется темный шлейф дыма. Пьетро закрывает рукой нос.
— Что, в Риме жить лучше? — смеется Гойко.
— Да… пожалуй, — бормочет Пьетро.
— А здесь тебе все кажется убогим, тусклым… — Хриплый голос Гойко звучит угрожающе, и даже лицо его кажется мне сердитым.
Пьетро пожимает плечами, смотрит на пустую дорогу, на облезлый ствол дерева, согнувшийся, как удилище.